Глава 50

     Джина и не подозревала, что двое  мужчин  в  ее  отсутствие  решали  ее
судьбу. Она находилась у Сонии, которая в  последние  дни  совсем  не  могла
оставаться одна.
     История, начавшаяся восемь  лет  назад,  пришла  к  своему  логическому
концу - Рамон ушел  из  дома.  Он  ушел,  не  взяв  с  собой  ничего,  кроме
нескольких личных вещей. Сония пыталась  остановить  его.  Пусть  не  любит,
только бы остался с ней. Без него она погибнет!..
     Но Рамон настоял на своем. Он мог бы внять уговорам Сонии  и  остаться,
несмотря ни на что, если бы не Маргарита. Он любил эту девушку, и знал,  что
она отвечает ему взаимностью. Однако, его жизнь в  доме  Сонии  омрачает  их
счастье. Маргарита знала Сонию с детства, она была ей благодарна за  Рамона.
Но ничего не могла поделать со своими чувствами. Поэтому он уходил.  Жить  с
одной, а любить другую - это было противно Рамону.
     Ему непросто дался этот шаг. Он давно пытался уйти из дома Сонии - и не
мог. Всякий раз Сония слезами, уговорами, ласковыми словами, напоминанием  о
его неоплатном долге перед ней,  уговаривала  его  остаться.  Но  теперь  он
уходил. После решительного объяснения с Маргаритой,  когда  она  призналась,
что любит его, оставаться с Сонией было невозможно.
     Сония снова залилась слезами и бросилась перед ним на колени. Она  была
готова на все - сделать для него, что угодно, отправиться в путешествие -  у
него будет все, чего он только пожелает...
      - Не все покупается, Сония, - тихо сказал Рамон. Ему было жаль  Сонию,
которую он продолжал любить, но не как женщину. Он страдал из-за  того,  что
ему приходилось делать ей больно, но другого пути не было. Дальше будет  еще
больнее.

     * * *

     После ухода Рамона дом  совсем  опустел.  Сония,  как  тень  ходила  по
комнатам. Она была почти не в силах оставаться одна - одиночество давило  на
нее, и она боялась, что окончательно сойдет с ума. Едва дождавшись утра, она
ехала в Дом моделей, к своим подругам, единственным  друзьям  -  к  Джине  и
Даниэле. Разговор с ними как-будто  отрезвил  ее  на  время,  но  стоило  ей
вернуться в свой холодный пустой дом, как обида снова захлестнула ее.  Сония
не выдержала и, заявившись к Маргарите, устроила скандал.  Она  называла  ее
воровкой, кричала, что Маргарита украла у  нее  самое  дорогое,  забыв,  что
Рамон - не вещь, которую можно украсть, а живой человек, который сам ушел от
нее.
     Сония в глубине души чувствовала, что их отношения исчерпаны,  и  Рамон
волен в своем выборе, но как быть  с  ней?  Она  разве  не  имела  права  на
счастье? Так почему же жизнь сыграла с ней такую злую шутку?
     Сония перечеркнула всю свою жизнь. И, бесцельно  бродя  по  опустевшему
дому, она думала о своей горькой участи.  Почему  так  одинока  и  пуста  ее
жизнь? У других тоже было не все гладко, но у них были семьи, их любили.  Во
многом Сония винила мать. Если бы не та, она бы  вышла  замуж  за  человека,
которого любила и который любил ее - за Мануэля. Теперь же  все  в  прошлом.
Мануэль нашел свое счастье с Ракель, и хотя Ракель больше нет, - он отдал ей
всю свою любовь, все свое сердце.

     * * *

     После смерти жены Мануэль,  действительно,  чувствовал  себя  так,  как
будто жизнь кончилась, и теперь уже никогда не  обретет  для  него  прежнего
смысла. Целыми днями он неподвижно сидел, смотря в одну точку, ни с  кем  не
разговаривая, отказываясь от пищи.  Он,  казалось,  забыл  обо  всех  -  мир
перестал для него существовать. Долорес не знала, что делать с ним, и все ее
усилия вернуть сына к жизни были напрасны. Он был уверен, что  после  смерти
Ракель  ему  уже  не  подняться.  Единственное,  чего  ему  хотелось  -  это
последовать за женой в могилу. Он даже перестал причесываться и умываться, и
в один прекрасный день Долорес пригрозила,  что  принесет  садовый  шланг  и
окатит его водой, если так будет продолжаться  и  дальше.  Но  сын  даже  не
улыбнулся.
     Как это часто бывает, дети не похожи на родителей, но зато внуки многое
перенимают от своих бабушек и дедушек Так и случилось в этой семье.  Тино  с
детства участвовал во всех  "мероприятиях",  затеваемых  бабушкой  (которые,
надо сказать, обычно как раз соответствовали его возрасту).
     Тино очень любил мать, и ее смерть для него была большим ударом, но,  в
отличие от Мануэля, он помнил, что его мама любила смеяться, была веселой, и
ей бы совсем не понравилось, если бы она увидела, каким стал папа  после  ее
смерти. Он помнил о ней, и выполнял вместе с бабушкой данное маме  обещание:
смех и веселье никогда не смолкнут в их доме.
     Поэтому, когда Долорес решила затеять  поездку  за  город  -  на  берег
озера, с палатками, кострами и катанием на водных лыжах, Тино с  готовностью
взялся за дело. Вместе с бабушкой они объездили все магазины, где продавался
туристический инвентарь -  накупили  палаток,  надувных  матрасов,  спальных
мешков, котлов и еще Бог знает чего.  Все  это  поместилось  в  гостиной,  и
Акилесу было  дано  срочное  задание  научиться  ставить  палатки,  надувать
матрасы и вообще пользоваться тем, что было приготовлено для поездки.
     Решили взять всех знакомых детей - Игнасио, Джину  Даниэлу,  Густавито,
Луиситу, школьных приятелей Тино. О мотоцикле уже не могло быть  и  речи,  и
Долорес решила взять напрокат автобус, управлять им будет,  разумеется,  она
сама. Все знают, что она первоклассный водитель - ездит же она на  мотоцикле
уже восемь лет без прав! Тино предлагал купить  еще  и  трайлер,  но  Лолита
отклонила это предложение.
     Долорес с удовольствием наблюдала за Тино,  увлеченно  рассматривающего
туристические снасти. Все, что  делала  Долорес,  всегда  было  сопряжено  с
юмором и зажигательным весельем, - все вокруг, сами того не желая,  начинали
улыбаться и забывали о своих горестях. Похоже, что Долорес могла расшевелить
кого угодно. Единственным исключением был Мануэль. Он  только  отмалчивался,
когда мать пыталась что-то предложить  ему.  Ехать  с  детьми  за  город  он
отказался наотрез.
     Она без ложной скромности могла гордиться собой,  глядя  на  довольного
внука, - ведь именно это было ее главной целью.
     Долорес решила до поры до времени  оставить  сына  в  покое,  но  после
поездки с детьми она еще возьмется за него! А пока нужно было договориться с
родителями детей. И Долорес, усевшись на мотоцикл, начала объезжать знакомые
дома. В конце концов ей удалось уговорить всех, хотя  и  не  без  некоторого
труда. Филипе, который видел в Долорес копию Джины, боялся,  что  она  дурно
повлияет на детей. Он с подозрением относился к таким  энергичным  женщинам.
Но ведь ему именно такие и нравились.  А  Бебес  уже  давно  шла  по  стопам
матери, уверяя всех, что она - богиня.
     Долорес заехала к Каролине - пригласить в поездку Луиситу, - ив  первый
раз столкнулась с Амандой. Эти две женщины, каждая из которых была по-своему
сильна и значительна, тем не менее  были  полными  противоположностями  друг
другу. Аманда, конечно, слышала о Долорес и раньше, но она представить  себе
не могла, что эта старуха до такой степени нелепа. Долорес лихо подкатила  к
их дому на мотоцикле, сняла шлем, и взору удивленной Аманды предстали пышные
платиновые кудри. Аманда, которая последние тридцать лет  носила  коричневую
юбку и две  сменные  блузки,  гладко  зачесывала  волосы  в  пучок,  -  была
потрясена, если не возмущена, что женщина ее возраста может  позволить  себе
такое! А уж когда Долорес открыла рот и  стала  приглашать  в  эту  безумную
поездку и ее, у Аманды просто язык  отнялся.  Долорес,  делая  вид,  что  не
замечает ее изумления, сыпала:
      - Поедем вместе, дарлинг! Я возьму напрокат автобус. Ну ладно, если не
хочешь  сейчас,  мы  с  тобой  потом  договоримся   -   пойдем   куда-нибудь
развлечемся. Ты здесь сидишь взаперти, а там столько мужчин только и мечтают
познакомиться с тобой!
     Аманда, услышав такие чудовищные  предложения,  может  быть  впервые  в
жизни не нашлась что ответить. Ей в жизни еще не предлагали такого! Не найдя
подходящих слов, она, казалось, просверлила Долорес пронзительным  взглядом,
но Долорес как ни в чем не бывало продолжала:
      - Ты такая красавица, тебе надо только приодеться. Нам  будет  безумно
весело! До встречи, дорогая!
     Аманда чуть не задохнулась от ужаса и оглянулась на дочь. Каролина  как
ни в чем не бывало махала Долорес рукой. Дождавшись, когда мотоцикл  Долорес
исчез за поворотом, Аманда вынесла свой "приговор":
      - Ну и старуха. Чокнутая! Каролина только рассмеялась.

     * * *

     Следующим адресом был дом Даниэлы - здесь жил приятель  и  одноклассник
Тино - Игнасио, сын Доры и внук Марии. С некоторых пор в  жизни  этой  семьи
тоже стали происходить изменения, и, казалось, изменения к лучшему.  Дело  в
том, что несколько недель назад снова появился Марсело. Но  теперь  это  был
уже не тот эгоистичный и легкомысленный парень,  готовый  на  все,  лишь  бы
удовлетворить свои желания. Судьба хранила его - он не попал в тюрьму  и  не
скатился на дно. Напротив, он стал работать, посерьезнел и решился, наконец,
просить прощения у родителей. Каково же было его изумление, когда, подойдя к
дому, где служили родители, он увидел Дору с  мальчиком  лет  восьми.  Сразу
блеснула догадка - его сын!
     Прошло  немало  времени,  прежде,  чем  Марсело  удалось  поговорить  с
матерью. Она сначала не хотела разговаривать,  даже  не  смотрела  на  него,
по-прежнему  считая  его  виновным  в  смерти   отца.   Однако,   постепенно
материнское сердце размякло, Мария уже не прогоняла его и даже  замолвила  о
нем слово перед Дорой. Но простит ли она его, этого  Марсело  не  знал.  Ему
сказали, что мальчик считает, что его отец умер  -  это  было  очень  обидно
Марсело. Он  так  надеялся  и  нуждался  в  прощении,  так  хотел,  наконец,
соединиться с дорогими ему  людьми.  Он  был  уверен:  мать,  Дора,  Игнасио
никогда не пожалеют, если простят его.

     * * *

     Договорившись с родителями, Долорес занялась разработкой маршрута.  Она
рассчитывала на три-четыре дня. Закатив глаза, сеньора мечтала о катании  на
водных лыжах, о ночном костре... Сын с грустью посмотрел на  нее  -  неужели
она   недавно   плакала   над   гробом   Ракель?   Долорес   поймала    этот
удивленно-грустный взгляд Мануэля.
      - Жизнь гораздо проще, чем ты думаешь, - заметила Долорес.  -  У  меня
вот только одна проблема. Следует ли брать с собой бикини?
     Долорес, Тино и верный Акилес были полны планов перед  поездкой  -  они
будут плавать, гулять, разводить костры, будут  запекать  овощи  и  мясо,  а
когда на небе появится луна, будут петь песни о любви!
     Мануэль только качал головой. Он не мог так быстро  менять  настроение,
так быстро переключаться, хотя постепенно стал понимать, что нужно собраться
с силами и жить - хотя бы в память о Ракель. То же самое говорил ему и  сын.
Почти каждый день к Мануэлю приходил Хуан Антонио  -  он  испытывал  большую
необходимость в Мануэле - как в друге, как  в  компаньоне.  Он  считал,  что
Мануэль должен прежде всего вернуться на работу. И вот  настал  день,  когда
Мануэль согласился.

Глава 52

     Как скверно было на сердце Хуана Антонио, трудно было представить  даже
Мануэлю. Ни единой живой  души,  которая  посочувствовала  бы,  поняла,  как
невыносимо все происходящее. Пожалуй, он не испытывал ничего подобного с тех
пор, как похоронил свою первую жену и остался  один-одинешенек  с  маленькой
Моникой на руках. Казалось, мир потерял свои обычные  краски;  все  виделось
лишь в черно-белых тонах. Не  радовало  ничего.  Ни  работа,  в  которую  он
вкладывал всего себя, ни достаток, дававший возможность жить, ни в чем  себе
не отказывая. Он опять один. Но нынешнее одиночество было особенно тягостным
потому, что, оставив все Даниэле,  он  лишился  дома  -  то,  что  согревает
человека в самые  трудные  минуты  его  жизни.  Переселившись  в  отель,  он
почувствовал  вдруг  нестерпимую  тоску  по  дому,  по  его   теплу,   уюту,
удивительной атмосфере покоя. Но более всего ему  не  хватало  Даниэлы.  Так
странно устроен человек: он почти никогда не  ценит  то,  что  ему  дано.  А
потеряв самое дорогое в этом мире, он начинает стенать, молить  Бога,  чтобы
ему вернули несбереженное по  легкомыслию,  беспечности.  И  чем  больше  он
отдалялся от Летисии, тем чаще он задавался вопросом: "Как он вообще-то  мог
обратить на нее внимание, которую с детства знал  и  не  любил  за  вздорный
нрав? Как мог поддаться ее примитивным уловкам? Как  позволил  увлечь  себя,
разрешить делать то,  что  делала  она  с  ним,  едва  поступив  на  работу,
благодаря просьбам Моники и Даниэлы? И ни разу Господь Бог не вразумил  его,
преклонных лет мужчину, не заставил  задуматься,  а  ведь  она  подруга  его
дочери..." Куда несло  его,  уважаемого  сеньора  Хуана  Антонио,  солидного
предпринимателя, примерного  семьянина.  Он  с  ужасом  вспоминал  последние
месяцы жизни. И что больше всего угнетало его,  -  это  чувство  собственной
вины. Все, все сделал он сам, своими руками, своей седой головой. Голова его
и в самом деле побелела. Как ему льстили комплементы молоденькой охотницы: и
умен-то он, и красив, и мужчина в самом цвете... Чашечка  кофе,  поданная  с
таинственным видом. Легкое прикосновение ее пальцев к лацкану  его  пиджака,
на котором якобы прилепилась  малая,  но  заметная  неравнодушному  взгляду,
пушинка. Изящное порхание по кабинету с  деловыми  бумагами,  приседание  на
подлокотник его рабочего кресла. Едва ощутимое  прикосновение  груди  к  его
плечу, когда она, чуть наклонившись, раскладывала на столе бумаги. И как  бы
невзначай, робкий поцелуй. Сначала в  щеку,  потом  в  губы...  Эта  игра  с
молоденькой  девушкой,   от   природы   наделенной   врожденными   замашками
обольстительницы, все более втягивала его, заставив окончательно забыть  все
правила приличия, все, что стояло за ним: родной дом, любимая жена, дочь, их
благополучие...  Он  все  потерял,  устремившись  за  исчезающим   призраком
молодости.
     Но вот пришло отрезвление: что он наделал?! Мало того, что  девица  эта
годилась ему в дочери, мало того, что она была подругой его Моники... Как он
всем этим оскорбил Даниэлу, которую продолжал любить,  не  мысля  жизни  без
нее. Даниэла, он не сомневался, и сейчас любила его. Но возможно ли  склеить
то, что разбито? Этого Хуан Антонио не знал, хотя надеялся, что можно.
     Он побывал у Сонии, где между  прочим  заметил,  что  оставил  Летисию.
Сония нежно посмотрела на брата.
      - Вот мы и опять одиноки...
      - И одиноки по своей вине. То,  что  произошло  у  тебя  с  Рамоном  -
совершенно закономерно. Этого и следовало ожидать. Кстати, я предрекал  тебе
в свое время именно такой финал.
      - Так или иначе, моя любовь с Рамоном жила дольше, чем твоя  любовь  к
Даниэле, и не тебе меня учить... - Сонию  захлестнуло  раздражение.  И  лишь
справившись с собой, она сказала, переводя разговор на другую тему. -  Может
тебе не безынтересно узнать, что Моника ушла от Альберто. Но где она и что с
ней - пока неизвестно.
     Судьба дочери не могла  не  волновать  Хуана  Антонио.  Но,  по  иронии
судьбы, всегда, когда он думал о Монике, тут же вспоминалась и  Летисия.  Он
окончательно порвал с ней, хотя твердо решил помогать  ей  и  ребенку.  Хуан
Антонио винил Летисию, - она была инициатором всего, она соблазнила его...
     Не правда ли, в жизни мы нередко ищем виноватых? За все это  время  ему
ни разу не пришла в голову мысль о том, что  внутренняя  ответственность  за
сломанные судьбы лежит на нем, мужчине, хотя  он  и  не  был  соблазнителем,
увлекшим невинное создание. Прояви  он  в  нужный  момент  достаточную  долю
решительности, да просто оборви он зарвавшуюся, забывшую о рамках  приличия,
Летисию, - все могло бы  сложиться  иначе.  А  теперь,  игра  зашла  слишком
далеко, особенно Хуан Антонио приуныл, когда узнал, что  она  ждет  ребенка.
Конечно, он не мог не отдавать себе отчета, что Летисия плоть от плоти своей
матери. Анхелика уже наведывалась к нему, предъявляла ультиматум: он  обязан
помогать ее дочери, иначе... она устроит грандиозный  скандал!  "Не  хватало
еще скандала, " - подумал тогда Хуан Антонио, и сухо заверил  мать  Летисии,
что он возьмет на  себя  заботы  о  будущем  ребенке.  А  Летисии,  которая,
несмотря на запреты, время от времени внезапно появлялась то у него в офисе,
то в гостиничном номере, он так и сказал:
      - Нет, я не верю в твою любовь. Единственное, чего ты  всегда  хотела,
это мои деньги. Я буду тебе помогать, как и  обещал,  но,  конечно,  богатой
дамой из общества, как ты мечтаешь, тебе не стать. У тебя есть  только  одно
оправдание твоим поступкам - это молодость. Постарайся понять, что так  жить
нельзя. Жизнь не такая, как ты себе вообразила.
      - А откуда тебе знать, Хуан Антонио, что я вообразила себе, -  Летисия
была невыносимо груба, дерзка.
      - Тебе  надо  знакомиться  с  молодыми  людьми,  своими  сверстниками,
влюбиться в кого-нибудь по-настоящему, кто и  тебя  так  же  полюбит...  Как
Фико... Ведь он же любил тебя столько времени.
     Девушка была  вне  себя.  Глаза  ее  злобно  сверкали,  самолюбие  было
оскорблено до глубины души.
      - Похоже, ты совсем с ума сошел, Хуан Антонио!  Только  этого  мне  не
хватает, чтобы ты выдал меня за Фико... И пусть он усыновит твоего  ребенка!
Ясное дело, отличное решение всех твоих проблем! Нет, я  лучше  сдохну,  чем
Выйду  замуж за такого жалкого типа, как Фико!
      - Что ж, не мне решать такие вопросы. Но с тобой я не буду никогда. Не
приходи ко мне больше. Это мое последнее слово. И если будешь являться, я не
стану тебе помогать, что бы там ни случилось. И у тебя не останется  другого
выбора, как вернуться к родителям. Думай, что хочешь,  но  именно  так  я  и
поступлю, если ты не перестанешь играть в эти игры... с любовью.
     Порою Хуан Антонио был сам себе смешон,  жалок.  Ставя  себя  на  место
Даниэлы, он понимал, что нет ему прощения за все, что он натворил, что  будь
он на ее месте, и он бы вел себя так, как ведет она - решительно  и  твердо.
Он приходил к ней домой, в свой собственный когда-то дом, но на лице Даниэлы
видел лишь равнодушное выражение. Доходило до смешного. Она говорила ему:
      - Не смейте приходить сюда, я прикажу Марии, чтобы был сменен замок  у
входной двери!..
     Другой раз она не захотела  вообще  слушать  его  объяснений  и,  зажав
ладонями уши, промолвила:
      - Если вы не перестанете появляться здесь, я переменю квартиру.
     На следующий день после работы он снова отправился  к  Даниэле,  -  она
должна выслушать его во что бы то ни стало. Даниэлы дома не  было,  а  Дора,
смущаясь, объяснила:
      - Знаете, сеньор... сеньора только что уехала. Она не сказал  -  куда.
Они ушли с сеньором Алехандро и его  сыном,  можно  быть  погулять...  Волна
ревности захлестнула Хуана Антонио:
      - Алехандро говоришь? Не тот ли это тип, с которым она вчера  обедала?
Скажи, Дора, правду! - приступил он к допросу, испытывая чувство унижения. -
Пожалуйста, скажи! Какие отношения у Даниэлы с этим типом?
      - Не знаю, сеньор! - девушке было  неловко  видеть  своего  хозяина  в
таком виде. - Спросите лучше у сеньоры Даниэлы.
     Хуан Антонио посмотрел на смущенную его расспросами Дору, бросил:
      - Тебе, наверное, тоже неприятно меня видеть? Признайся...
      - Ну, что вы, сеньор! Как вы можете так думать?  Вы  знаете,  с  каким
уважением я к вам отношусь. Мне очень горько, что все  так  обернулось.  Но,
простите... виноваты в этом только вы, сеньор.
      - Знаю, знаю, Дора! Ты права. Абсолютно права. Но почему,  почему  мне
все говорят одно и то же?
     Не зная, чем занять себя, Хуан  Антонио  вернулся  в  офис,  припоминая
подробности вчерашнего неожиданного столкновения с Даниэлой и ее поклонником
в ресторане, а то, что это был именно поклонник, претендент  на  ее  руку  и
сердце, Хуан Антонио не сомневался. Увидав  вчера  Даниэлу  в  ресторане  за
столиком с мужчиной, он бесцеремонно схватил ее за локоть и спросил:
      - Что это за тип, Даниэла? Кто он?
      - Хуан  Антонио...  -  пыталась  урезонить  женщина   разбушевавшегося
ревнивца.
      - Ты не должна так поступать, не должна! - его  невнятное  бормотание,
по-видимому, не волновало Даниэлу, потому что она спокойно  взяла  под  руку
спутника и, повернувшись к нему спиной, направилась к выходу.
     Краска стыда залила лицо Хуана Антонио, когда он  рассказывал  об  этом
Мануэлю: тот всего несколько дней, как  вернулся  на  службу  после  похорон
Ракель. Мануэль теперь тоже задерживался в офисе  допоздна.  Дом  был  пуст,
Долорес с Тино уехали отдыхать, а он, невыносимо скучая без матери  и  сына,
просиживал в конторе дотемна.
     Хуан Антонио посмотрел на Мануэля.
     Как изменился его друг, похоронив Ракель,  стал  совсем  седым,  и  все
время, тяжко вздыхая повторял, что в этой жизни ему осталось  только  ждать,
когда Господь Бог заберет его к себе.
     Перед началом рабочего дня они как всегда пили кофе с галетами.  В  эти
утренние часы они обсуждали все свои проблемы, будь-то деловые  или  личные.
Впрочем, сейчас главной проблемой Хуана Антонио стала возможность примирения
с Даниэлой. Он просил друга поговорить с  Даниэлой,  объяснить  ей,  как  он
раскаивается в содеянном, как любит ее и хочет быть только с нею. Мануэль на
этот раз оказался несговорчив.
      - Есть вещи, которые мужчина должен решать сам. И никто другой, вместо
него, это сделать не в состоянии. Никто не поможет! Лишь вы сами  можете  во
всем разобраться. Я понимаю, что тебя волнует ее новый поклонник. Но  уверяю
тебя, он ничего не значит  для  Даниэлы.  Послушай,  -  Мануэль  поднялся  и
зашагал по комнате - тебе надо только искренне покаяться перед Даниэлой, она
простит, вот увидишь! Рано или поздно. Мне гораздо  тяжелее,  Хуан  Антонио.
Ракель не вернется никогда, и от одного этого можно сойти с ума. Ты  знаешь,
как трудно складывалась поначалу наша жизнь, но потом,  я  полюбил  ее,  она
сделала  меня  счастливейшим   человеком...   И,   наверное,   от   сознания
невозвратимости потери я все время думаю о  том,  что  и  мне  нет  жизни...
Однако надо жить для сына, растить его... без нее. Я все более  задумываюсь,
Хуан Антонио, о том, другом существовании... после нашей  смерти.  Встречусь
ли я с Ракель, там, на небе, после того, как не станет и меня?...
      - Ну, как тебе сказать, - с сомнением в голосе промолвил Хуан Антонио,
понимая, что только высшая степень отчаяния заставила друга обсуждать с  ним
веру в Бога и загробное царство. - Не знаю,  Мануэль.  Наверное,  для  такой
надежды  нужна  почва,  праведная  жизнь,  а  ведь  мы  с  тобой  далеко  не
праведники, уж я-то наверняка. Но живые  думают  о  живом.  Большой  грех  -
уныние, так и в Святом писании сказано. Ты нужен своей семье, сыну, Долорес.
У тебя замечательная мама... Я ее очень люблю, в  ней  столько  неподдельной
искренности, мажорного ощущения жизни.
      - Да, конечно, - не мог не  согласиться  Мануэль,  -  но  и  она  меня
беспокоит. Последнее время вытворяет  Бог  знает  что!  Вот  тут,  на  днях,
собрала детей всех наших знакомых, села за руль автобуса  и  повезла  их  на
природу!.. Это без водительских-то прав... Представляешь? Устроила им что-то
вроде летнего лагеря - купание, загорание, игры, танцы... Дети  от  нее  без
ума, умеет она с ними, ничего не скажешь. А Тино  ее  просто  обожает...  Не
знаю, Хуан Антонио, как бы мы  без  Долорес  пережили  уход  Ракель...  Хуан
Антонио, перед отъездом Лолита виделась с Сонией,  -  они  вместе  ходили  в
кафе. Мать говорила, что у Сонии подавленное настроение. - Мануэль  прошелся
по комнате. - Она переживает уход Рамона?
     Хуан Антонио кивнул:
      - Знаешь,  меня  ничуть  не  удивляет  Рамон  -  этим  и  должна  была
закончится их многолетняя любовь: такая разница в возрасте...
      - Ты знаешь, как Лолита успокаивала твою сестру?: "Пусть твой  птенчик
расправит крылья и улетает, куда ему хочется! А ты найди себе другого, может
быть, даже и моложе. Заодно и для меня подыщи кого-нибудь!.."
     Хуан Антонио рассмеялся.
      - Ничего себе, утешение, "пусть  улетает"!  Ну,  да  Долорес  в  своем
репертуаре. Может такие разговоры и подействуют на  Сонию  больше,  чем  мои
убеждения. Во всяком случае, она хоть слезы перестала проливать,  а  то  все
время глаза на мокром месте, даже в темных очках стала появляться... Женщина
женщину всегда лучше поймет, даже несмотря  на  разницу  возрастов...  Сония
предлагает мне переехать к ней. Но я не хочу никого стеснять.
      - Не вижу ничего плохого, если ты поживешь у Сонии.
      - Мануэль, по-моему, я уже  слишком  взрослый,  чтобы  жить  со  своей
сестрой. Тебе не кажется?
      - А что тут странного, - возразил. - У нее наверняка будет лучше,  чем
в твоем отеле.
      - Но я потеряю... свою независимость.
      - В каком это  смысле,  Хуан  Антонио?  Ты  разве  собираешься  делать
что-нибудь такое, чего ей лучше не видеть?
      - Да нет, что ты! Если ты намекаешь...  то  с  этим  покончено  раз  и
навсегда... Летисия была последней.
      - А ты все же подумай, не отказывайся так,  сходу.  Ей  одиноко,  тебе
тоже... Дом у нее большой. Может быть, вдвоем вам будет легче?..
     Вечером, когда уже совсем стемнело, Хуан Антонио поднялся: пора  домой.
Домой! Где он, его дом? При одной мысли об этом  ему  стало  неуютно.  Может
быть послушать Мануэля и пожить у сестры, пока все утрясется... А  утрясется
ли? Вымолит ли он когда-нибудь прощения у Даниэлы?
     Один Бог знает!
     На следующее утро, едва сделав несколько глотков  кофе,  он  отправился
перед работой в Дом моделей. К его радости Даниэла была в кабинете  одна.  В
который раз Хуан Антонио пытался вызвать жену на разговор, добивался,  чтобы
она хоть выслушала его.  Но  тщетно.  Холодный  взгляд  Даниэлы,  незнакомый
темный костюм делали ее неприступной, сухой, а тон и вовсе не сулил радужных
надежд.
      - Пойми, Хуан Антонио, после всего, что было,  я  ничего  не  хочу  ни
знать, ни слышать о тебе. Ясно? Уходи и не возвращайся никогда.
      - Нет, Даниэла, я не отступлюсь и буду настаивать на своем, пока ты не
выслушаешь меня, не простишь. Погоди, не звони, нам необходимо поговорить  о
том, что случилось с Моникой... Наша дочь страдает... А я... я  люблю  тебя,
Даниэла, - бессвязно повторял Хуан Антонио.
      - Почему ты делаешь вид, что ничего не произошло? Я не желаю  с  тобой
говорить ни о чем, и сам ты перестал меня интересовать, поверь. Все кончено.
      - Я просто с ума сойду от твоей жестокости... Ну, неужели...
     Даниэла перебила его:
      - Это твои проблемы, - холодно  промолвила  она.  -  Как  сказала  мне
недавно Моника, я не имею к вам никакого отношения...  Поэтому  и  я  забуду
все, как вы с Моникой забыли обо мне. И теперь у  тебя  нет  никакого  права
вмешиваться в мою жизнь.
      - Прошу тебя, Даниэла! - Хуан Антонио присел на краешек  дивана  перед
рабочим  столом  жены,  -  Прошу,  смири  свою  гордость  и  прислушайся   к
собственному сердцу.
      - Я не собираюсь ни  к  чему  прислушиваться,  довольно  того,  что  я
вынесла от вас обоих, от тебя и твоей дочери.
      - Ты и вправду совсем не любишь меня, Даниэла?
      - Уходи, не мучай меня. Я ранена в самое сердце... Хотя, что  говорить
тебе, ты не поймешь этого. Я мечтаю начать новую жизнь, но тебе  в  ней  нет
места.
      - А, значит, правда то, что говорит всем Джина? Этот длинный тип  и  в
самом деле твой жених?
     Недобрым словом помянув свою подругу, Даниэла тем  не  менее  не  стала
отрицать сказанного бывшим мужем.
      - Я не обязана давать тебе никаких  объяснений,  это  касается  только
меня одной... У меня нет больше времени,  извини,  -  едва  кивнув  головой,
Даниэла вышла из кабинета.
     Вскоре приехал Алехандро и привез образцы новых тканей.
     Даниэла отвлеклась от безрадостных мыслей и с оживлением  рассматривала
привезенное Алехандро. Ткани понравились Даниэле. Она мысленно уже видела их
в работе, - вкус и опыт не должны обмануть ее, во всяком случае до  сих  пор
осечек не было.
     Вернувшись домой и легко поужинав, Даниэла с наслаждением вытянулась на
диване, продолжая обдумывать последнюю модель, эскиз которой  она  набросала
сегодня. Но мысли ее сами собой перескочили на Хуана Антонио.  И,  едва  она
подумала о нем, как поправившееся было настроение,  снова  испортилось.  Да,
чего уж веселиться, чему радоваться: ее дом пуст. Телефонный звонок заставил
ее вздрогнуть.
      - Да, Сония, привет! Слушаю тебя.
     Новость Сонии была сногсшибательной. Только что к ней приходила Моника.
Она окончательно порвала с Альберто.
      - Послушай, Даниэла, Моника  умоляет  простить  ее  за  все,  что  она
натворила. Просит тебя забыть, что она наговорила в ослеплении. Поверь,  она
очень переживает за причиненное тебе горе, за оскорбления...
     Даниэла перебила ее:
      - Где Моника, ты знаешь?
      - Нет, она сказала, что у нее есть, где жить.  Я  предлагала  ей  свой
дом, она отказалась.
     Подруги  распрощались.  Даниэла  снова   взяла   в   руки   эскиз,   но
сосредоточиться на нем не могла. Где теперь ее девочка? И тем не  менее  она
твердо решила первой никаких шагов не предпринимать,  хотя  желание  помочь,
защитить  дочь  от  Альберто,  росло  в  ней  все  более...   Руки   Даниэлы
расслабились, эскиз упал на пол. Она закрыла глаза,  наполнившиеся  слезами.
Вот дом, который, наверное,  уже  никому  не  будет  нужен.  Он  не  оживлен
голосами близких, любимых ею людей. Те, кого преданно боготворила она,  кому
беззаветно верила, от-
     вернулись от нее. О, как дорого заплатила бы она сейчас,  чтобы  обнять
Монику, сказать ей, что по-прежнему любит свою маленькую девочку, что готова
пожертвовать для нее всем на свете.

Глава 54

     Об этом решении Моники знала лишь Дениз. Маргарита, будто чувствуя, что
этой девушке известно о  Монике  больше,  чем  кому-либо,  -  несколько  раз
звонила к ней, но Дениз ни словом, ни намеком не выдала тайну Моники,  держа
в секрете все, что касалось ее.
     Для всех Моника словно сквозь землю провалилась.
     А между тем почти каждый день и Даниэла с Джиной,  и  семья  Херардо  и
Каролины, и Фико с Лало, и Сония, и  Мануэль,  и  Мария  вспоминали  Монику,
пытаясь  вычислить,  где  она  скрывается.  Последним  ее  видел  Лало,  она
приходила к нему в  офис  на  другой  день  после  того,  как  покинула  дом
Альберто. Они долго говорили, и Лало потом часто возвращался памятью к этому
разговору. Моника была очень  нервной,  напряженной,  глаза  ее  то  и  дело
наполнялись  слезами,  и  сквозь  слезы  она  смотрела  на  него,  вспоминая
беззаботные  дни  их  влюбленности,  когда  все  было  в  радость,  и  жизнь
рисовалась им светлым праздником.
      - Я заняла у тебя много времени, Лало, прости, мне уже пора, -  Моника
поглядывала на часы.
     Как хотелось Эдуардо взять ее руки в свои,  утешить,  сказать,  что  он
ради нее готов на все. Но только смог пробормотать:
      - Нам надо увидеться, Моника... Еще раз...
      - Когда-нибудь, возможно, -  неопределенно  пообещала  девушка.  -  Не
знаю, Лало... а зачем?
      - Скажи, как мне разыскать тебя?
      - Это ни к чему! - твердо возразила Моника, чтобы сразу положить конец
расспросам о ее дальнейших планах. -  Хотя...  Единственное,  что  мне  надо
знать, Лало... Простил ли ты меня?
     И тут Эдуардо решил сострить:
      - Это годится, как ответ? Да?
     Она не обиделась, не отвернулась и, прямо глядя ему в  глаза,  спокойно
сказала:
      - Не стоит так, Лало...
     И тут словно прорвало плотину,  его  едва  сдерживаемые  чувства  нашли
выход. Он с жалостью глядел на ее тонкие, дрожащие  запястья,  худую  шейку,
бледное лицо, печальные глаза, и понимал,  какого  труда  стоило  ей  прийти
сюда, но, очевидно, ей было важно услышать от него слова  прощения  за  все,
что она сделала с ним, с  собой,  с  их  привязанностью  друг  к  другу.  Он
осторожно взял ее руку:
      - Ты знаешь, Моника,  несмотря  ни  на  что,  я  люблю  тебя.  И  она,
подавшись вперед, не веря в услышанное, прошептала, покачав головой:
      - Этого не может быть, Лало.. А теперь прощай и...  спасибо  за  такой
подарок. Я его не заслужила.
     Когда вечером, уже  дома,  Эдуардо  рассказал  обо  всем  Херардо,  тот
засомневался.
      - Честно говоря, сынок, и не знаю, что сказать тебе. Может быть Монике
сейчас необходимо пожить одной? Ей есть о чем подумать и что решить.
      - Я не могу не думать о ней, отец. Понимаешь?
      - Такова уж любовь, - философски заметил Херардо.
      - Нас столько связывает, я никогда не  смогу  забыть  ее...  Я  сказал
сегодня Фико: меня не остановит даже то, что она ждет  ребенка...  от  этого
подонка, Альберто.
      - Ну что ж, правда твоя, сын. И в самом деле ты мог бы стать отцом  ее
дитя, если она захочет вернуться к тебе. Отец -  это  тот,  кто  воспитывает
ребенка. Ты тоже сын Альберто, как ни горько тебе это  слышать;  а  я  люблю
тебя, Лало, ничуть не меньше, чем Луиситу. Уж поверь...
      - Что сейчас об этом говорить, отец! - с горечью махнул рукой Лало.  -
Подозреваю, что она относится ко мне просто как к доброму другу.
     Херардо близко к сердцу принимал все, что касалось сыновей.  С  Эдуардо
было все в порядке, он вместе с Фико, служил в адвокатской конторе Херардо и
Филипе, вызывая одобрение и уважение своей работой. Оба друга учились еще  и
в университете. Радовала и Луисита,  прелестная  женщина  восьми  лет.  Зато
Рубен совершенно отбился от рук, стал груб, возвращался домой, когда  хотел,
и на все угрозы Каролины и Аманды  только  нагло  усмехался.  После  пропажи
денег у Аманды, Херардо и Каролина стали внимательно к нему приглядываться и
за его сдержанной холодностью видели отчуждение и погруженность  в  какую-то
свою жизнь. На днях Каролина известила их, что у нее будет  ребенок.  Аманда
не высказала особенной радости: время сейчас не из легких, этих детей еще не
поставили на ноги, а туда  же,  еще  одного...  Лучше  бы  автомобиль  новый
купили... Но Аманда всегда ворчала, они оба привыкли  к  этому.  Зато  между
ними, Херардо и Каролиной, за все эти годы ни разу и кошка не проскользнула.
Херардо не мог себе и представить по-другому супружескую жизнь. Беспрестанно
ссориться,  выяснять  отношения,  доканывать  друг   друга   претензиями   и
подозрениями - разве это семейная жизнь?! Это ад кромешный!  Он  видел,  как
мучают друг друга Джина и Филипе. - Чем он мог помочь друзьям? Советами?  Но
они мало в них нуждались и никогда не прислушивались к ним.
      - Ты даже "Стройной  Малышке"  уже  не  нужен,  только  своей  дорогой
Джине, - шутил Херардо.
      - Пусть приползет ко мне на коленях! - жаждал реванша Филипе. - Она же
сумасшедшая, эта богиня Карибского моря!..

     * * *

     Даниэла, Джина и Алехандро  заканчивали  работу  над  коллекцией  новых
моделей и готовились к ее показу. Женщины  с  головой  ушли  в  работу.  Она
помогала им обоим отвлечься от грустных мыслей. Они допоздна засиживались  в
Доме моделей, и не спешили возвращаться в пустой дом Даниэлы. Как всегда,  в
руках у них все горело, Даниэла была неутомима, тщательно продумывая  каждую
мелочь. Впрочем, для нее мелочей не было, - иногда крохотная броская  деталь
отделки совершенно меняла к лучшему тот или иной фасон костюма или платья.
     Алехандро был под стать ей. Но на этот раз он превзошел себя  -  подбор
тканей был великолепным.
      - Прекрасные эскизы! Поздравляю тебя от всего сердца! - в который  раз
говорил он Даниэле. - Между прочим, имей в виду, я всегда говорю правду.
      - Вот посмотрите, Алехандро, Джина! Не подойдет ли  для  этого  фасона
набивная ткань?
      - Знаешь, я тоже об этом подумал,  глядя  на  эскиз.  У  нас  с  тобой
разногласий не будет...
     Все трое буквально были ошарашены, когда открылась дверь  и  на  пороге
кабинета возник  Альберто  с  горящими  глазами.  Он  подступил  вплотную  к
Даниэле.
      - Говори, где Моника!
     Даниэла быстро сумела взять себя  в  руки.  Не  отвечая  на  вопрос,  с
ненавистью смотрела на бывшего мужа:
      - Как ты посмел войти сюда?
      - Я хочу, чтобы ты сказала, где Моника, - повысил голос Альберто,  еще
ближе подступая к столу Даниэлы.
      - Не знаю, - спокойствию женщины можно было поразиться.
     Алехандро в первую минуту оторопел  от  такого  наглого  вторжения,  но
опомнившись, встал между Даниэлой и Альберто.
      - Вы слышали,  что  сказала  сеньора?  Убирайтесь  вон.  -  Он  сделал
несколько шагов в направлении Альберто, и его внушительная  фигура,  пальцы,
сжатые в кулаки, очевидно, подействовали должным образом. Альберто  отступил
на шаг, голос его стал менее решительным.
      - Похоже, вокруг тебя становится все больше храбрых мужчин, Даниэла?..
     Но Даниэла не слышала его, ее глаза по-прежнему метали молнии.
      - Я очень рада... Моника, наконец, разобралась, что ты за мерзкий тип!
И, если она придет ко мне, я сумею ее защитить.
     Поясничая, Альберто сделал перед столом Даниэлы несколько  танцевальных
па и, уставившись на нее, проговорил:
      - Ты конченный человек, Даниэла. Пусть Моника не прощает меня, мне  на
это наплевать... Зато мы с Ирене подготовили для тебя  маленький  сюрпризик!
Конечно, тебе не стоило бы говорить об этом, но... просто фантастика...
      - Да ты  свихнулся  совсем!  -  Даниэла  поежилась  под  взглядом  его
сумасшедших глаз.
      - Очень скоро... - Альберто уселся на  стол.  -  Очень  скоро  откроет
двери дом мод Ирене Монтенегро... И я могу поклясться, что мы разорим тебя с
твоим предприятием! Бедная Даниэла! Мне страшно подумать,  как  печально  ты
кончишь! Рад был познакомиться...
     Альберто шутовски раскланялся и так же внезапно, как появился, исчез.
     Все это время хранящая молчание Джина расхохоталась. У  нее  на  глазах
выступили слезы.
      - Ха-ха-ха! Что-о-о-о?  Дом  мод  Монтенегро?!  Ой,  держите  меня,  я
умираю!.. Да что она  может  делать?!  Кто  купит  платье,  сделанное  Ирене
Монтенегро? А? Скажите мне кто-нибудь!
     Но Даниэле почему-то было не до веселья,  она  не  разделяла  оптимизма
подруги.
      - Не стоит их недооценивать, Джина. У Ирене много денег, она богата...
и может нанять себе хороших дизайнеров. - Самый лучший дизайнер  -  это  ты,
Даниэла!  -  Джина  крепко  обняла  подругу.  -  Господи,  если  б  не  наша
замечательная работа, мы бы с тобой давно свихнулись, это уж точно!
     Даниэла улыбнулась:
      - Поверю уж тебе на слово... Знаешь, нам пора  начинать  шитье,  ткани
все подготовлены. Так что скоро коллекция будет готова...
     Именно на этом слове дверь кабинета снова внезапно открылась и  все  от
неожиданности вздрогнули, но вошла раскрасневшаяся,  хорошенькая  Маргарита.
Глаза ее сияли, она загадочно улыбаясь, смотрела на Даниэлу.  Нетерпение  ее
было трудно передать словами.
      - У меня для всех потрясающая  новость!  Я,  вернувшись  домой,  нашла
записку. Звонила Дениз, наша подруга, которая живет в Монтеррее...
      - Что? Что? - перебила от нетерпения Даниэла. - От Моники какие-нибудь
вести? Верно?
      - Да! Сейчас позвонила Дениз. Моника все это время жила  с  ней  и  ее
матерью.
      - Ну не тяни, Маргарита! Скорее!..
      - Вчера вечером... Моника... родила мальчика!
      - Слава Богу, слава Богу! - У Даниэлы на  глазах  выступили  слезы.  -
Боже мой, моя Моника! Моя Моника стала мамой, Джина!
      - Дениз звонила мне тайком от Моники. Она сказала,  что  вы,  Даниэла,
очень нужны дочери! Но она боится вам звонить сама! Она была в таком  унынии
последние дни...
      - Глупая! Боже мой, мальчик! - бессвязно от радости шептала Даниэла. -
Я немедленно лечу к ней! Первым же рейсом!.. Господи, уже  сегодня  я  увижу
своего внука! И дочь!
      - Вот, возьмите адрес и телефон Дениз в Монтеррее.  Они  замечательные
люди. Это Дениз уговорила Монику лететь к ним, они с Ромелией  ухаживали  за
ней, как за родной... Дениз вселяла уверенность в Монику, что вы любите  ее,
что вы сильный, умный, добрый человек. И что семья - это то, что ни  у  кого
из нас нельзя отнять. Это с нами всегда...

     * * *

     Скоро Моника будет дома! Все неприятности меркли перед  этим  счастьем.
Но, как назло, ни на один рейс билетов нет, и только завтра можно улететь  в
Монтеррей. Джина советовала набраться терпения. Мария просто ушам  своим  не
поверила, когда Даниэла рассказала ей обо всем. Слава Богу, улыбалась Мария,
девочка вернется домой, и все пойдет по-доброму, как прежде. Даниэла так  не
думала, какое - как прежде... Хотя Мария и уверена, что скоро и Хуан Антонио
возвратится домой. Даниэла и думать об этом не хотела: им не  о  чем  больше
говорить.
     Джина ничего не воспринимала всерьез,  и  решительность  Даниэлы  тоже.
Нет, так нет, смеялась она, поменяем Хуана  Антонио  сразу  на  двух  других
мужчин - Алехандро и его друга Карлитоса... Да, Джина неисправима... Кстати,
который  раз  поднимает  она  разговор  насчет  открытия  дома  моды   Ирене
Монтенегро,  и  утверждает,  что  Ирене,  якобы,  ведет  переговоры   с   их
постоянными  партнерами.  Даниэлу  эти  разговоры  тревожили   все   больше.
Единственная надежда, что у этой Ирене все всегда  выходит  наоборот...  Кто
несет в мир зло, всегда рано или поздно получит  наказание.  Должно  быть  и
она, Даниэла, тоже принесла в мир достаточно зла, иначе, как объяснить,  что
спокойная жизнь,  к  которой  она  так  стремилась,  все  не  наступала.  Но
постепенно в ней крепла  уверенность,  что  свет  в  ее  туннеле  забрезжил.
Получили по заслугам насильники, - им придется провести двадцать пять лет за
решеткой. Даниэла отметила, что раньше она бы уже жалела их,  как  жалела  в
свое время вора Альберто.  Теперь  же  она  довольна,  что  не  отступила  и
добилась наказания для преступников. Может быть, Господь  учит  ее  защищать
добро и справедливость,  а  не  уходить  в  сторону,  не  прятаться?..  Пути
Господни неисповедимы...
     Вот и Моника начала уже возвращение домой. Правда, для этого  ей  нужно
было уехать в Монтеррей.
     Ах, Мария, добрая милая няня Мария! Ее молитвы, верно, достигли  небес.
Даниэла держала в руках икону Пресвятой Девы, - Мария  просила  передать  ее
Монике, ведь это икона ее первой мамы. Пусть эта икона станет хранительницей
новой семьи, помогает  ее  дорогой  девочке  обрести  уверенность  в  жизни,
обережет ее и сына от злой воли.
     Сама  же  Даниэла  нередко  думала  о  своей  жизни,   как   конченной.
Безгранично верить Хуану Антонио и  вдруг  узнать  об  измене.  И  с  кем...
Чувство стыда за легкомысленное  поведение  бывшего  мужа  не  раз  заливала
краской ее щеки, но, слава Богу, среди своих близких она находила понимание.
Хотя друзья единодушно считали, что она должна простить его и помириться,  -
Хуан Антонио и так наказан за свое легкомыслие, он одинок, как перст...
     У нее не  было  сил  на  новые  влюбленности,  романы,  как  бесконечно
советовала поступать Джина. Милый, приятный Алехандро объяснился ей  недавно
в любви, но Даниэла не находит к нему  иных  чувств,  кроме  дружеских.  Она
охотно принимала его предложения посетить вместе с ним и сыном ресторан  или
кафе, но дальше этого, как ни старалась  ее  подруга  Джина,  дело  не  шло.
Сердце Даниэлы молчало.
     Алехандро был идеальным деловым партнером,  он  до  темноты  просиживал
вместе с Даниэлой за работой, помогая готовить  новую  коллекцию  к  показу.
Когда же он узнал о том, что отыскалась Моника, и Даниэла едет в  Монтеррей,
не выдержал:
      - Мне стало страшно. Я надеюсь, что сближение с  дочерью  не  означает
примирения с твоим бывшим мужем. Мы никогда  прежде  не  говорили  об  этом,
но... я люблю тебя. И ты это знаешь. Ты нужна мне,  как  и  моему  сыну.  Он
успел привязаться к тебе...
     Нет, хоть и был Алехандро милым, порядочным и честным человеком, она ни
разу не давала ему повода говорить ей такие вещи.  Они  останутся  друзьями,
иного и быть не может.
     А теперь - в Монтеррей. Как-то ее встретит Моника, ведь Дениз позвонила
в Мехико без ведома ее дочери: просто  они  с  матерью  решили,  что  именно
сейчас самый нужный, самый близкий ей человек - это Даниэла.

Глава 56

     Тень Альберто преследовала Монику. Вернувшись в  Мехико  и  поселившись
вместе с Даниэлой в доме своего отца, девушка все время  думала  о  ребенке.
Страх не оставлял ее ни днем, ни  ночью,  поселившись  однажды  в  ее  душе.
Ничего не существовало вокруг, кроме малыша и страха за его жизнь. Ему  пока
не дали имени.  Джина  предлагала  назвать  ребенка  Хансом  -  Ханс  Мендес
Давила - это звучало, но почему-то никого не вдохновляло.
     Отец постоянно навещал ее и внука. Моника видела, как  он  страдал  при
виде Даниэлы, при каждом  удобном  случае  напоминая  ей  о  своей  любви  и
смирении. Вся надежда по-прежнему была на Монику. И она нередко заговаривала
с Даниэлой об отце:
      - Бедный папочка!  Ему  так  одиноко.  Кстати,  он  по-прежнему  очень
красивый. Может быть, ты все-таки попробуешь его простить? Ведь простила  же
Дора Марсело... Уверяю тебя, он никогда больше не будет изменять тебе.
     Узнав, что Моника боится за  ребенка,  Хуан  Антонио  предложил  нанять
специального шофера и дополнительную охрану, чтобы ни единая тень  не  могла
проскользнуть в дом. Моника не выходила почти  никуда,  все  время  находясь
рядом с ребенком, не оставляя его и на минуту.
     На следующий день после возвращения из Монтеррея, Даниэла в  нетерпении
отправилась в Дом моделей. Все сотрудники радостно встретили ее.  Среди  них
была и Роса.
     Джина встретила Даниэлу сообщением о том, что дом моды Ирене Монтенегро
открывается буквально через несколько дней.  Обещают  нечто  необыкновенное.
Ходят слухи, что соберется весь свет: якобы ей и  Альберто  удалось  убедить
всех в грандиозности своего дела.
      - Надеюсь, - забеспокоилась Даниэла, - они  не  смогут  причинить  нам
особого вреда. Понятно, что они добиваются именно этого.
      - Нет, конечно, - Джина пожала плечами. - Хотя некоторые  наши  заказы
повисли в воздухе.  И  кое-кто  сообщил  мне,  что  Ирене  предложила  нашим
клиентам более низкие цены...
     Даниэла хлопнула ладонью по столу.
      - Я не допущу, чтобы  Ирене  отбила  у  нас  клиентуру.  Она  напрасно
полагает, что я буду сидеть сложа руки...
      - Да брось ты! У нее нет ни твоего таланта, ни престижа, ни имени. Все
умрут от смеха, увидя тот кошмар, который она собирается демонстрировать.  И
даром ее платья никто не возьмет. Попомни мои слова, Даниэла.

     * * *

     Не раз Ирене в душе пожалела, что затеяла это  дорогостоящее  дело.  Но
каждый раз в  минуты  сомнения  Альберто  поддерживал  ее,  ободрял,  вселял
уверенность. Откуда  могут  быть  миллионные  прибыли,  о  которых  толковал
Альберто?
     Ведь на одну аренду дома и оборудования истрачено Бог знает сколько. "Я
окажусь на улице, если мы не добьемся успеха", - твердила она.
      - Нет, дорогая, ты не из тех, кого можно  уничтожить.  А  со  мной  ты
можешь  вообще  ничего  не  бояться.  У  тебя  ведь   прекрасный   вкус.   И
доказательство - вот оно: ты влюбилась в меня...
     Совершенно неожиданно вышел конфликт с верной Матильдой. Девушка, верой
и правдой служившая Ирене Монтенегро  вот  уже  немало  лет,  не  советовала
покупать дом под офис, убеждая хозяйку  дождаться  результатов  презентации.
Ирене не придавала значения словам служанки, предписывая их зависти.  И  тем
не менее вопрос: "А вдруг провал?" - пронзал Ирене, словно молния.
      - Может, на первый раз вы, сеньора, чего-нибудь и добьетесь, я мало  в
этом понимаю. Но что потом? Сеньора Лоренте быстро поймет, что вы с сеньором
Альберто и Росой украли ее модели. Какие коллекции  вы  сможете  представить
потом?..
     Все это тоже немало смущало Ирене, но отказаться от дома  мод,  значило
отказаться от Альберто, а этого Ирене делать  не  собиралась.  На  следующий
день, сидя за директорским столом в своем офисе, Ирене приняла решение:
      - Раз ты  так  считаешь,  Альберто,  я  куплю  этот  дом.  Сейчас  все
подготовлю и дам тебе эти деньги.
      - Нет, нет! - запротестовал Альберто. - Я не хочу брать на себя  такую
ответственность. Но... если ты хочешь, если настаиваешь...  Я  выполню  твою
просьбу.
      - А, может быть, я лично должна все оформить?
      - Нет, - Альберто укладывал деньги в  сумку,  -  это  ни  к  чему.  Ты
подпишешь договор купли-продажи, когда документ будет  готов,  мы  пойдем  к
нотариусу.
     И все же он колебалась.  Неуверенность  даже  отразилась  на  красивом,
холодном лице Ирене, всегда таком непроницаемом.
      - Я... я все же не совсем уверена, что мы правильно  поступаем!  -  ее
взгляд с мольбой обратился к  Альберто.  -  По  правде  сказать,  я  чего-то
боюсь... Хорошо, если будет все, как мы предполагаем. Я  готова  на  коленях
ползти к  храму  Пресвятой  Девы  Гуадалупской...  Как  подумаю,  что  могут
повториться времена, которые я пережила до замужества с Леопольдо, так мороз
по коже...
      - Этого не  будет,  милая.  Ты  ведь  мне  веришь?  -  с  неподдельной
искренностью обнял женщину Альберто.  -  Ты  должна  меня  любить,  дорогая,
вместо того, чтобы обижать меня своим  недоверием...  -  Альберто  замолчал,
будто думая над тем, чем  еще  можно  развеять  сомнения  Ирене.  -  Знаешь,
дорогая,  -  его  голос  дрогнул,  -  эти...  негодяи,   Давид   и   Херман,
разыскали-таки меня! Они наведывались в мой дом не один раз, но не застали -
ведь я теперь все время у тебя...
     Альберто поднялся.
      - Мне пора к владельцу дома. До вечера!
     Он вышел из офиса, сел в машину и через десять минут вошел в банк:
      - Будьте добры, - обратился он к служащему, - оформите эти  деньги  на
счет в Нью-Йоркском отделении.

     * * *

      - Что случилось? На тебе  просто  лица  нет,  Альберто,  -  испугалась
Ирене.
      - Ошибаешься, у меня нормальное лицо...
      - Можно подумать, что ты увидел дьявола, -  засмеялась  нервно  Ирене,
продолжая изумляться его виду.
      - Примерно, так! Ты недалека от истины...
      - Что, столкнулся с кем-нибудь, кого не хотел видеть, да?
     Альберто молчал. Потом тихо ее спросил:
      - Ирене, ты веришь в привидения?
      - Господи! - рассмеялась женщина. - Не хватало только,  чтобы  ты  мне
рассказывал сказки о привидениях.
      - Я говорю серьезно!..  Я  говорю  серьезно!..  -  бессвязно  бормотал
Альберто. - Так ты веришь в привидения?..
     Что она могла ответить ему: нет, ей не приходилось видеть их.
     Звонки в доме Ирене раздавались в  последнее  время  все  чаще.  Иногда
подходила она, сама, и  вздрагивала,  услышав  в  трубке  чей-то  незнакомый
голос.
      - Вы, наверное, голубки, совсем забыли про  нас?  А  мы  тут,  близко.
Передай это своему возлюбленному, блондинчику. Око за око, зуб за зуб, - вот
как мы будем теперь жить с Альберто.
     Почти накануне открытия дома мод Альберто вбежал к Ирене, запыхавшись с
бегающими глазами.
      - Черт... он жив, а я-то думал...  Он  угрожает  мне.  Требует  денег.
Похоже, он хорошо спелся с Давидом и Херманом. Выследил меня... Я обложен со
всех сторон! Со всех! Восемь лет я был уверен, что его нет в живых, и  вдруг
такой сюрприз!..
     Ирене сидела бледная, ни жива, ни мертва.
      - Они сегодня побывали и здесь, Альберто! - дрожащим голосом вымолвила
она. - Если бы я знала, кто звонит в дверь, не пустила бы их сюда ни за что!
Они рыскали по дому,  заглядывали  во  все  закоулки,  спрашивали,  где  ты,
Альберто... Какое вам дело? - кричала я. Вон из моего дома! Тогда  они...  -
зарыдала Ирене, - пригрозили, что тебе не удастся отсидеться под моей юбкой.
Я говорила, что тебе незачем отсиживаться и прятаться... Ты ничего не сделал
такого... Такого. У нас нет времени... у меня масса  дел,  говорила  я,  мне
некогда тут с вами!... Будьте добры, немедленно  покиньте  мой  дом!...  Они
ушли, но у меня такое ощущение,  что  эти...  которые  были,  лица  их  были
закрыты... Я не знаю их, наверное, это  и  естьЧерт  и...  Может  быть,  нам
нанять тебе телохранителя? Эти типы не оставят тебя в покое, милый! -  придя
в себя, Ирене попудрила нос, посмотрелась в зеркало. - Во всяком случае, нам
станет спокойней.
      - Ладно, поживем, увидим! - Альберто проявил выдержку.
      - К сожалению, сейчас мы не можем  отложить  открытие  дома  моды.  Но
потом мы могли бы отправиться с тобой попутешествовать.
      - Потом? Хорошо, потом!.. - усмехнувшись, согласился Альберто.
      - Самое главное, дорогой, - нежно поглядела  на  возлюбленного  совсем
успокоившаяся Ирене. - Самое главное,  что  мы  любим  друг  друга.  Правда,
милый? И никакой Черт не может  расстроить  наши  планы  и  помешать  нашему
счастью...
     Привыкнув к неожиданным выходкам и не совсем обычным манерам  поведения
своего возлюбленного, Ирене и  теперь  не  удивлялась  Альберто:  весь  этот
разговор  он  прохаживался  по  широкой  спинке  дивана,  время  от  времени
балансируя руками, чтоб не сорваться на ее голову. В  ухе,  по  обыкновению,
дрожала серьга, а черная рубашка  оттеняла  нездоровый  цвет  его  лица,  на
котором лихорадочно бегали налитые кровью бешеные глаза.
      - Успокойся, любимый! - Ирене протянула к нему руки. - Завтра я надену
лучшее из своих новых платьев и приму участие в параде моделей.
      - Своей красотой ты затмишь всех манекенщиц! - Альберто легко спрыгнул
со спинки дивана и склонился в шутовском поклоне. -  Открытие  дома  станет,
сенсацией. В Мехико, да и по всей стране только  и  будут  говорить,  что  о
тебе.
      - Ну,  уж  не  преувеличивай,  дорогой!  -  кокетничала  женщина,   но
чувствовалось, что Ирене было приятно слышать расточаемые им комплементы.
      - Я знаю, что говорю! - Альберто извлек из кармана рубашки  громадного
черного паука и теперь тот вольно расхаживал по его  протянутой  к  Ирене  -
руке. Вот увидишь. И я буду очень гордиться  тобой.  Редко  можно  встретить
такую умную женщину, как ты.
      - Серьезно? - в глазах ее загорелся недобрый огонек, голос по-прежнему
был мягок и приветлив. - Но я тебе не верю, Альберто... Не верю!
     Она все чаще задумывалась над словами Матильды  и  нервничала  по  мере
приближения дня презентации все больше и больше. Ее не оставляла мысль,  что
она сможет представить на суд публики потом, месяцы  спустя?  Ведь  дом  мод
будет процветать и давать  солидный  доход  лишь  в  том  случае,  если  его
коллекции  будут  постоянно  обновляться.  Ирене  не  переставала  думать  о
предостережении Матильды, которую грубо отругала,  когда  та  попыталась  ей
нарисовать будущее ее предприятия. Не смогут же они с помощью  той  же  Росы
снова и снова получать копии  эскизов  Даниэлы?  Естественно,  не  смогут...
Кстати, эта Роса известила их с Альберто, что Даниэла вернулась из Монтеррея
с Моникой и внуком.
     Ирене передернула плечами и вспомнила выражение лица Альберто при  этой
новости: неужели он опять будет пытаться вернуть дочь Даниэлы?! Сколько  раз
просила она развестись с Моникой и сочетаться, наконец, браком с нею, Ирене!
Пора забыть Даниэлу и ее дочь - они достаточно уже получили от них. Но  нет,
по-прежнему в сумасшедших глазах Альберто горел неистовый огонь, а губы едва
слышно шептали: "Нет, я еще не отомщен, Ирене!.."
     Между тем зловещая тень Альберто по-прежнему витала над семьей  Даниэлы
Лоренте. Каждый из них вздрагивал при одном упоминании  проклятого  имени  -
Альберто Сауседо, - с тревогой ожидая, чем будет ознаменовано,  какой  бедой
обернется следующее появление на горизонте этого негодяя...

     * * *

     Оставшись с Джиной наедине, Даниэла  попросила  ее  рассказать  о  всех
событиях, произошедших в ее отсутствие. Джина грустно посмотрела на подругу:
      - Невеселые у нас новости, дорогая. У Каролины погиб Рубен...
      - Боже  мой,  какой  кошмар!  Я  сама  пережила   смерть   ребенка   и
представляю,  каково  бедной  Каролине  терять  взрослого  сына.  А  что  же
произошло? Из-за чего он погиб?
      - Пока неизвестно. Даниэла поднялась:
      - Я хочу поехать к Каролине.

Глава 58

     Ирене все еще вертелась перед зеркалом в новом  платье,  приготовленном
для завтрашней презентации. Альберто куда-то исчез,  сказал,  что  по  делам
купли дома.  Теперь  ее  пугал  каждый  звонок  в  дверь.  Испугал  и  этот,
настойчивый, протяжный, повторившийся дважды. После- недолгих раздумий,  она
все же решила открыть, и тотчас раскаялась в  этом.  В  дверях  стояли  двое
незнакомых мужчин. Они, не поздоровавшись, направились к  ней.  Лица  их  не
предвещали ничего хорошего.
      - По вине Альберто погиб мой сын, Рубен. Вам ясно? -  тоном  прокурора
зловеще, словно приговор, произнес Херардо.
      - Вы сумасшедший! Я ничего не понимаю! - закричала Ирене. -  Насколько
я знаю, Рубен был сыном Альберто, а не вашим.
     Будто не слыша того, что говорила Ирене, Херардо настойчиво продолжал:
      - И он еще заплатит за все, что совершил.
      - Во всяком случае, я тут не при чем. Ясно?
      - Почему вы и он продолжаете делать подлости?  -  вступил  в  разговор
Филипе.
      - Но мы говорим об Альберто!..
      - Вы с ним два сапога... пара. Передайте Альберто, что очень скоро  мы
с ним увидимся. Это  серьезно.  Передайте,  что  я  не  успокоюсь,  пока  не
добьюсь, чтобы он сел на скамью подсудимых. Это его ждет. Неотвратимо.
      - Убирайтесь! Убирайтесь! - Ирене задохнулась от страха и ненависти.

     * * *

     Херардо чувствовал себя совершенно  опустошенным,  считая,  что  он  не
выполнил отцовского долга; все уверения Филипе о том, что он лучший из отцом
на свете, не успокоили Херардо. Да, он  пытался  воспитывать  Рубена,  любил
его, но из этого ничего хорошего не вышло. Появился этот сатана,  преступник
Альберто, перед которым он оказался  бессилен,  и  погубил  мальчика...  Он,
Херардо, непременно пойдет на это открытие дома мод Ирене  Монтенегро  -  уж
туда непременно препожалует эта  мразь.  Расположившись  напротив  дома,  он
будет ждать, пока Альберто не войдет  или  не  выйдет  оттуда...  Нет,  нет,
старшего Лало, он не хочет брать  с  собой,  мало  ли  во  что  выльется  их
встреча...
      - Надеюсь, ты мне не откажешь в компании, - Филипе  снял  очки.  -  На
кого нам опереться в трудную минуту, как не на друг друга.
     Херардо и Филипе закрыли офис в четыре часа и сразу отправились к  дому
мод Ирене Монтенегро. Они прогуливались  в  отдалении,  не  спуская  глаз  с
подъезда, к которому подъезжали машины, входили люди. Говорить не  хотелось.
Каждый  сосредоточенно  думал  о  своем.  Как  ни  удивительно,  но  Херардо
почему-то сейчас думал о Джине, о той неразберихе, которая творилась в семье
Филипе. Никто серьезно не  занимался  воспитанием  детей,  родители,  словно
самые малые дети, продолжали дуться друг на друга. Джина раза два  в  неделю
заскакивала домой, хватала в охапку детей и отправлялась с ними на прогулку,
закармливала в кафе сладостями. Филипе в  это  время  закрывался  у  себя  в
кабинете и не высовывал носа, не желая встречаться с ней. Но такая жизнь  не
приносила другу особого наслаждения, Филипе всегда был грустен  и  озабочен,
но, к сожалению, не детьми. А жаль... Вот Рубен... И  снова,  вышагивая  под
густыми деревьями аллеи, Херардо терзался мыслями о том, что  упустил  сына,
проглядел беду. Ведь никогда не знаешь, когда это начинается, когда молодая,
неокрепшая душа попадает под влияние взрослого. И хорошо,  если  это  добрый
человек, а если нет? Дети-подростки такие скрытные!.. С Эдуардо  никогда  не
было никаких проблем. Они  поженились  с  Каролиной,  когда  Лало  был  чуть
постарше Джины Даниэлы. Мальчик сразу привязался к нему, чуть ли не с первой
встречи доверял ему безраздельно, и Херардо всегда знал, чем он  живет,  что
волнует мальчика, кто его друзья. Не так было с Рубеном.  Казалось  бы,  тут
все должно быть проще: Рубен совсем не помнил ни отца, ни той жизни, которой
жила его семья  до  знакомства  с  Херардо.  И  вот,  на  тебе,  вооруженный
грабитель. У него вдруг непроизвольно вырвалось:
      - Альберто еще пожалеет о содеянном! Жестоко  пожалеет!  Ему  придется
иметь дело со мной!
     Филипе тоже, очевидно, занятый  своими  мыслями,  отрешенно  поднял  на
Херардо глаза.
      - Знаешь, я сейчас подумал - нам нет смысла оставаться здесь и  ждать.
Ну, выйдет он к автомобилю, поедет... И что же мы, двое взрослых мужчин, как
мальчишки, будем бежать за его машиной? Как в какой-нибудь комедии...
     Херардо не успел ответить, потому что именно в этот момент  к  подъезду
дома мод подошла женщина, и оба, замолчав, безошибочно узнали  в  ней  Росу,
секретаря  Даниэлы  Лоренте.  Швейцар  распахнул  перед  нею  двери,  громко
пригласив:
      - Пожалуйста,  сеньора  Роса!  Проходите,  прошу  вас!  Обомлевшие  от
удивления друзья переглянулись:
      - Похоже, в доме ее хорошо знают, - протянул Херардо.
      - Что-то тут не так, дружище! - Филипе засунул руки поглубже в карманы
брюк. - Надо предупредить об этом Даниэлу.
      - Но это мы сделаем позже, - медленно сказал Херардо.
     ...Они простояли до  позднего  вечера  и,  лишь  когда  публика  начала
покидать дом моды, друзья вошли в  его  двери.  Ни  Херардо,  ни  Филипе  не
слышали ни смеха, который вызвала коллекция Ирене Монтенегро, ни язвительных
замечаний о бездарной копии стиля  Лоренте.  Они  не  слышали  и  не  видели
ничего, кроме фигуры мужчины во фраке и с серьгой в ухе.
     Херардо подошел  к  нему  и  со  словами:  "Это  ты  убил  моего  сына,
подонок", - ударил Альберто по лицу. В этот удар он вложил  всю  свою  боль,
ненависть, презрение, и Альберто не устоял,  -  с  окровавленным  лицом,  он
повалился на пол и захохотал.
     Так закончилась презентация дома мод Ирене Монтенегро.

     * * *

     Рабочий день подошел к концу. Усталые, но  довольные  подруги  неспешно
беседовали, отдыхая после напряженной работы. Перебирая  в  памяти  все  его
события и встречи, Даниэла почему-то  остановилась  на  Алехандро,  -  какой
умница, какой работник! С его участием работа продвигается очень быстро.  Да
и сын у него замечательный, Карлитос.
     Джина усмехнулась:
      - Но ты-то любишь Хуана Антонио?
      - Независимо от моих чувств, у него есть обязательства перед  Летисией
и будущим ребенком, - Даниэла  не  хотела  обсуждать  эту  проблему  даже  с
Джиной.
      - И все-таки, я уверена, - кипятилась  Джина,  -  они  ни  за  что  не
поженятся.  Не  упрямься,  дорогая.  Тебе  надо  научиться   защищать   свое
счастье... И когда Хуан Антонио в  следующий  раз  попытается  сблизиться  с
тобой, уступи ему... И пусть земля вертится!.. - добавила она со смехом.
     Что  они,  сговорились  все,  что  ли?  И  Моника  тоже  все  время  ее
уговаривает помириться с отцом, уговаривает мягко, сердечно.
     Дочь видела настойчивые ухаживания влюбленного  сеньора  Алехандро  так
же, как видела, что мать ее  остается  холодна.  "И  слава  Богу,  -  думала
Моника, жалея и мать, и отца. - Зачем мама из-за Летисии ломает свою  жизнь?
Ведь все они давно знают характер Летисии,  а  Маргарита,  так  та  даже  не
желает сочувствовать бывшей подруге: мол, сама нарвалась,  сама  виновата  и
поделом, пусть расплачивается".  Моника  была  более  снисходительна  -  она
только что  родила  ребенка,  родила  без  поддержки  мужа,  -  это  тяжелое
испытание для любой женщины. Но у нее есть дом, лучшая в  мире  мама,  отец,
Мария, друзья. А  у  Летисии  -  никого  и  ничего,  и  в  Монике  теплилось
сочувствие к тяжелой участи бывшей подруги. Но отец не принадлежит  Летисии!
Хочет или не хочет мама понимать это, они с ним одно целое. Поэтому  Моника,
как и Джина, уговаривала Даниэлу сменить гнев на милость  и  простить  Хуана
Антонио.
      - Подумай, мамочка! Мы все могли бы быть так счастливы. В жизни  никто
не застрахован от нелепых поступков, наш отец не исключение.  Мы  ошибаемся,
но имеем право исправлять свои ошибки,  -  убеждала  Моника,  имея  в  виду,
конечно, и свой печальный опыт.
     Даниэла слушала дочь,  радовалась  ее  взрослению,  ее  умным  речам  и
думала: а какую же ошибку совершила она сама? С отцом Моники она всегда была
нежной, понимала его, ни разу не давала повода усомниться в своей  верности.
Почему она должна доказывать  это  собственной  дочери,  на  глазах  которой
прожили они все восемь лет.
     Даниэла  вдохнула  аромат  нежных  цветов,  стоящих  рядом  с  диваном.
Лилово-желтые ирисы, ее любимые. Они - от  Алехандро.  А  чуть  поодаль,  на
журнальном столике, другой роскошный букет роз - от Хуана Антонио. Они будто
сговорились соперничать, чей подарок привлекательнее, какой понравится  даме
сердца больше... Даниэла  суеверно  поменяла  местами  вазы  и  прикоснулась
губами к лепесткам роз, присланных бывшим мужем... Ее терзали сомнения,  как
посту пить, что предпринять. В душе она верила в искреннее  раскаяние  Хуана
Антонио.
      - Я очень любила его, Моника. Наверное поэтому мне так трудно простить
его предательство. - Она специально употребила глагол в  прошедшем  времени,
чтобы оставить за собой право решать, как поступить в дальнейшем. Скажи  она
"люблю", Моника тотчас же ухватилась бы за это и, конечно, спросила: "Так  в
чем же дело, мама, почему вам не быть вместе?.. "Все  же  не  готова  она  с
распростертыми объятиями встретить  Хуана  Антонио,  слишком  велика  горечь
обиды, чтобы забыть о ней... И  как  хорошо,  что  есть  любимая  работа,  в
которую можно окунуться с головой, забыть на  время  о  том,  какую  сложную
проблему ей предстоит решать: простить или нет.
     Ее часто ночами преследовал один и тот же навязчивый кошмар:  она  идет
по пустынной улице, а сзади слышен топот  погони.  Она  бессильна  скрыться,
крик застрял в горле. И вот уже руки ее распяты на мокром  асфальте,  а  над
ней склонились хохочущие лица.  И  одно  из  этих  лиц  -  лицо  Альберто...
Проснувшись,  она  обычно  долго  лежала  без  сна  и  забывалась   лишь   с
рассветом... Утром Даниэла  принимала  душ,  пила  кофе,  завтракала.  Через
открытое  окно  доносилось  щебетанье  птиц,  солнечные  блики  разноцветили
комнату. И ночные призраки  забывались.  Бросая  беглый  взгляд  в  зеркало,
Даниэла  удовлетворенно  вздыхала:  в  зеркале  отражалась  стройная  фигура
молодой, элегантно одетой и модно причесанной женщины... Да,  такой  женщине
еще можно дарить  цветы,  соглашалась  Даниэла...  Но  два  букета  сразу  -
многовато даже для нее...
     Может ли она обоим дать шанс, как просил на днях  Алехандро  и  намекал
Хуан Антонио? Алехандро  предостерегает,  говорит,  что  простив  мужа,  она
забудет об обиде - а это значит, что она дважды наступит на те же  грабли...
Она не желала обсуждать  такую  болезненную  проблему  с  Алехандро.  Но  он
вызывал на откровенность, проводил параллель -  ив  самом  деле  было  много
похожего в их неудачных браках. Но они  не  должны  замыкаться  в  неудачах,
терзаться мыслями: что было бы, если бы от  него  не  ушла  жена,  а  ей  не
изменил муж... Даниэла заставила переключить себя на работу. Она подтянула к
себе поближе ворох газет и стала  просматривать  их.  За  этим  занятием  ее
застала Джина, уже готовая к выходу.
      - Посмотри,  что  пишут:   "Открытие   дома   мод   Ирене   Монтенегро
состоялось... - Даниэла отбросила газету...
      - Читай дальше: "Все модели Монтенегро бездарные копии  стиля  Даниэлы
Лоренте". А теперь посмотри на снимки: это же  модели  из  новой  коллекции.
Просто настоящее мошенничество, - возмущению Джины не было границ.
      - Да, это мои модели, - изумилась Даниэла. - Только из других тканей и
измененные. Но они, безусловно, мои!
     Джина задумалась:
      - Теперь ясно, что делала Роса в доме  Ирене,  -  и,  глядя  в  широко
раскрытые глаза Даниэлы, добавила: - Мне сказал об этом Херардо. Вчера они с
Филипе были там и видели Росу. Конечно, это она  передала  эскизы  Ирене,  -
Джина стояла, подбоченясь, будто оборонялась от невидимого врага.
     Даниэла поднялась с кушетки:
      - Собирайся, немедленно едем: я хочу объясниться с Росой! Неужели  она
способна  на  предательство?  После  стольких  лет  работы...  Боже,  и  это
испытание я должна пережить. Но Росе я измены  не  прощу.  Поговорим  с  ней
сейчас же.
      - Надеюсь, ты не дашь ей  провести  себя?  -  голос  Джины  дрожал  от
сарказма. - А то ведь я знаю тебя, дорогая! Стоит  ей  перед  тобой  пустить
слезу, ты тут же и растаешь!
      - Ну уж нет! - Разъяренная Даниэла, так не похожая на саму себя, надев
кожаную куртку, подхватив сумку и газеты, направилась к  двери.  -  С  этим,
Джина, покончено раз и навсегда! Я вне  себя!  Из-за  предательницы  пропали
несколько месяцев работы.
      - Да нет же, Даниэла! - рассмеялась Джина, тряхнув  своей  рыжеволосой
коротко остриженной шевелюрой. - Это не так! Слава Богу, затея  Ирене  вышла
боком...

      * * *

     Даниэла не уставала поражаться многоликости лицемерия. И  как  человек,
сам не способный на подобные поступки, она  не  могла  понять,  что  двигало
людьми, готовыми  за  лишнюю  сотню  песо  пойти  на  сделку  с  собственной
совестью. Как  могла  Роса,  которую  она  взяла  когда-то  на  службу  и  в
преданности которой не сомневалась, которой платила гораздо больше,  чем  та
заслуживала, чем вообще полагалось за такую работу, как  она  могла  украсть
труд Даниэлы, труд долгих месяцев всего Дома? Но, увы, и на  этом  лицемерие
не  кончалось.  "Как  вы  могли  подумать  такое,  сеньора?"   -   лепетала,
возмущаясь, припертая к стенке Даниэлой и Джиной, женщина.  И  только  когда
Даниэла, швырнув ей в лицо газеты, сказала, что Херардо и Филипе видели  ее,
заходящей в дом Ирене, та призналась, что отдала эскизы сеньору Альберто.  И
тут же пошла, ничтоже сумнящеся, в наступление - куда  девалась  скромность,
покорность, услужливость.
      - За что мне вас благодарить, сеньора? Вы богатели, пока я  продолжала
влачить жалкое существование. Я устала прозябать в бедности! Сеньора Ирене и
сеньор Альберто хорошо мне заплатили и еще заплатят! А вы относились ко  мне
только как к одной из служащих, в то время как  Каролина  -  чем  она  лучше
меня - стала вашей подругой. Меня не волнует ваше прощение!  Прекрасно,  что
вы уже все знаете и мне не надо будет видеть вас каждый  день!  -  И  уже  в
дверях, обернувшись, злобно выкрикнула: - Будьте вы прокляты! Вы разоритесь!
И неважно, что открытие  дома  моды  прошло  неудачно.  Они  все  равно  вас
разорят, и я им в этом помогу!
     По крайней мере, думала Даниэла, после ухода этой злобной неблагодарной
твари - иначе ее не назвать - одним тайным врагом стало меньше,  а  с  явным
бороться легче. Джина предлагала немедленно вызвать полицию: пусть, мол,  ее
посадят в тюрьму. К несчастью, уже спокойно возразила  Даниэла,  у  нас  нет
доказательств ее вины, а, значит, и нет состава преступления. Вообще  теперь
надо сосредоточиться, неожиданно объявила она  собравшимся  сотрудникам,  их
Дом не может рисковать  и  подвергать  сомнению  свою  добрую  репутацию,  а
поэтому придется отложить показ на  несколько  месяцев.  Надо  поговорить  с
журналистами и назначить им встречу на завтра - она сама им объяснит причину
задержки презентации новой коллекции.
     Алехандро застал Даниэлу устало сидящей за столом -  разоблачение  Росы
стоило ей немалых сил. Алехандро, посмотрев на разбросанные повсюду  газеты,
заметил:
      - Мои друзья были вчера вечером там, - он кивнул на газеты. - Говорят,
что это - полный провал! Одежда плохого качества. И очень дурного вкуса.  Но
я рад главному, тебе нечего бояться конкурентов!
      - Я в ярости, я подавлена  всем  случившимся,  значит,  никому  нельзя
доверять! - Даниэла вскипела. -  Это  дело  рук  Росы,  представляешь?!  Она
призналась во всем. И ей даже не было  стыдно!  У  нее  было  такое  лицо...
какого я никогда не видела. Это была другая Роса. Я  приняла  решение:  надо
работать и создать совершенно новую коллекцию.
      - Другую? - удивился Алехандро.
      - Да, другую!  -  настойчиво,  будто  убеждая  саму  себя,  настаивала
Даниэла. И она  должна  быть  лучше  предыдущей,  над  которой  мы  с  тобой
трудились. Рисунки  тканей  нам  еще  пригодятся  -  их-то,  к  счастью,  не
скопировали.
      - Если ты хочешь, - предложил согласный на все ради  любимой  женщины,
Алехандро, - можно сделать и другие. Я готов.
      - Ну, что ж, благодарю тебя! - Даниэла с теплотой взглянула на  своего
партнера.  -  Я  займусь  сегодня  же   разработкой   новых   моделей,   уже
приспосабливая их под готовые ткани. Идет? Но хочу  предупредить,  чтобы  не
жаловались: работать придется и день, и ночь - мы не можем терять и ДНЯ.
      - Не преувеличивай уж так, Даниэла, - решил пошутить Алехандро.  -  Не
так все безнадежно, а главное, у тебя должно оставаться время для себя, - и,
многозначительно глянув на нее, неуверенно добавил: - И для любви.
     Даниэла неловкую шутку пропустила мимо ушей.
      - Прошу тебя, Алехандро, - в голосе ее было  явно  недовольство.  -  Я
никогда не давала тебе повода думать, что влюблена в тебя.
      - Но я люблю  тебя,  -  не  желая  смириться  с  услышанным,  возразил
Алехандро. - Для этого не нужен повод...
      - Я не могу тебе ответить тем же, - с сожалением произнесла Даниэла. -
И ты это знаешь.
      - Давай забудем прошлое, - в который раз предложил Алехандро. - Начнем
все с начала и вместе. Нас многое объединяет - взгляды на  жизнь,  любовь  к
детям... Кстати, тебя мой сын просто обожает... Давай попробуем? А? -  И  он
легко приобнял Даниэлу за плечи, нежно прикоснулся губами к ее щеке.
     Словно дожидаясь специально  этой  минуты,  в  кабинет  Даниэлы  влетел
разъяренный Хуан  Антонио.  Голос  его,  обыкновенно  спокойный,  словно  не
принадлежал ему:
      - Слушай... - двинулся он с кулаками на Алехандро. - Слушай... Что  ты
себе позволяешь? Какое он, Даниэла, имеет право приближаться к тебе?
      - По-моему, это ты не  имеешь  здесь  никаких  прав!  -  не  сдержался
Алехандро.
      - Уходите оба! - решительно потребовала Даниэла, но,  увидев,  что  ни
один не тронулся с места, направилась к двери.
      - Ну, если вы не хотите этого сделать, уйду я. Столкнувшись в дверях с
разгневанной Даниэлой  и  оценив  метким  взглядом  ситуацию,  Джина  ехидно
улыбнулась:
      - Это так волнующе, когда двое мужчин дерутся из-за  одной  женщины!..
Куда же вы, постойте! -  пыталась  она  остановить  устремившихся  к  выходу
мужчин. Но ей это не удалось.
      - Оба от тебя без ума, а ты от  этого  в  восторге!  -  беспристрастно
констатировала ситуацию Джина. - Тебе это не кажется?
      - Ну, что ты говоришь! Обвиняешь  меня  в  том,  что  я  играю  на  их
чувствах? Ты ошибаешься!
      - Нет, дорогая! - смягчилась Джина, возвращаясь вместе с Даниэлой к ее
рабочему столу. - Я совсем не то  хотела  сказать.  Ведь  иногда  неплохо  и
поиграть. А?  Пусть  проклятые  мужики  пострадают,  они  это  заслужили!  -
погрозила она кулаком вслед ушедшим, имея в виду, конечно,  не  только  этих
двух, а прежде всего, своего "Пиноккио".
     Она испытывала непреклонность Филипе новым приемом:  время  от  времени
посылала ему в контору роскошные букеты с короткими  остроумными  записками,
доставляющими великую радость Херардо. Джина улыбнулась:
      - И смех, и грех! Я прихожу домой, а он сидит, надувшись, за  газетой,
и делает вид, что меня нет.  А  когда  дети  спрашивают  его,  когда  же  он
поженится снова на маме, - срывается и бежит  в  спальню.  Знаешь,  он  меня
боится.
     Даниэла   невольно   засмеялась,   представив   картину,   нарисованную
подругой. - Ты смеешься, а я говорю,  что  снова  завоюю  Филипе!  Он  будет
умирать от любви, ко мне, богине. И я в восторге от этого.

Глава 60

     Главной печалью Моники было сожаление о том, что  она  вышла  замуж  за
Альберто. Теперь, конечно, прошлого не вернешь, но как она  могла  променять
Лало, нежного, любящего ее столько лет, на этого сумасшедшего подонка? И что
теперь ему нужно от нее? Ребенка? Неужели он все надеется  осуществить  свою
месть? Неужели человек в состоянии столько  лет  жить  в  буквальном  смысле
слова с ножом за пазухой, чтобы ждать подходящего момента и мстить,  мстить,
мстить? Но мстить не только ее матери, но и всем, кто когда-либо перешел ему
дорогу? А смерть Рубена? Что это было, как не месть? Он исподволь, не  спеша
подвел сына к преступлениям. И это тоже  была  месть  Каролине  за  то,  что
разлюбила его. Да, он страшный человек. Все эти недели в Мехико Моника  жила
с постоянным страхом: что-то принесет ей день грядущий.
     Его постоянные звонки то глубокой ночью, то ранним утром  не  позволяли
расслабиться никому.
     "Привет, моя любовь. Когда я смогу увидеть своего сына?" - спрашивал он
однажды. В другой раз шептал в трубку таинственным голосом: "Дорогая, ты еще
не соскучилась по мне?" - "Нет, - кричала она. - Не  соскучилась!  Перестань
мне звонить! У тебя все равно ничего не выйдет,  вот  ты  и  бесишься.  А  я
счастлива, живя с матерью и сыном, а тебе вечно придется прятаться ото  всех
и скрываться!.."
     Несмотря на охрану дома, бдительность домочадцев, заботу родителей, она
все время чувствовала себя в центре злобного внимания бывшего мужа.  Чувство
тревоги росло день ото дня. Верный Лало скрашивал уединенную  жизнь  Моники.
Как только он появился  в  доме,  после  ее  возвращения  из  Монтеррея,  он
признался, что все это время ему очень ее не хватало, что он все время думал
только о ней.
      - Я тоже о тебе много думала, Лало. Если бы я не  была  такой  глупой,
такой наивной девчонкой!.. Но теперь я очень изменилась. У меня растет сын.
     Лало смотрел на девушку по-прежнему, с любовью и восторгом.
      - Для меня ты женщина, которую я любил и люблю.
      - Это правда? - не верила Моника.
      - Зачем ты меня спрашиваешь, ты же знаешь, что я  отвечу.  И  потом...
важно не то, что чувствую я, а что чувствуешь ты.
     Моника видела его глаза, которые говорили  ей  больше,  чем  слова,  им
произносимые. А главное - она для себя уже почти все решила.
      - Я считаю, что не должна была порывать с тобой. Потому4 что никогда я
не найду лучше тебя. Это было какое-то затмение. Клянусь, я дорого заплатила
за эту ошибку и потеряла всех, кто меня любил по-настоящему.
     Глаза его сияли еще ярче, улыбка не сходила с губ. Разве мог  он  после
всего случившегося надеяться на такое.
      - Значит, ты меня не отвергаешь? Нет? Это  главное,  -  после  долгого
раздумья произнес молодой человек. -  Мы  могли  бы  видеться  чаще,  бывать
где-нибудь вместе... И пусть время решит за нас.
      - Да, я согласна, пусть время решит. Я не хочу,  чтобы  ты  торопился,
Лало. Я не могу тебя заставить полюбить моего сына, и не хочу, чтобы ты  его
принял  только  потому,  что  он  мой...  Хотелось,  чтобы  ты  полюбил  его
по-настоящему. Пойми, Лало, сейчас он - главное для меня в жизни. Главное...

     * * *

     Даниэла видела и без посторонней подсказки, дети снова вместе,  и  Лало
для Моники много значит. Как-то сложится их судьба? Она, по крайней мере,  о
лучшем зяте и не мечтала. Но опять ей грозит  одиночество.  При  этой  мысли
сердце Даниэлы болезненно сжалось, глаза наполнились слезами. Одна...  Таков
закон жизни. Взрослые дети уходят к своим возлюбленным. И как бы  хорошо  не
сложились их отношения, каждая из них будет жить своей жизнью.
     Однажды она сказала об этом своем  грустном  наблюдении  Монике,  а  та
решительно возразила:
      - Нет, мамочка! Ты не останешься одна. Я всегда буду с тобой и никогда
больше тебя не оставлю. Никогда, можешь быть совершенно уверена, дорогая.
     Если бы  не  зловещая  тень  Альберто,  постоянно  вставшая  над  домом
Даниэлы, его обитателей можно было бы  назвать  почти  счастливыми.  Лало  с
каждым днем все более  привязывался  к  сыну  Моники  и  однажды,  в  порыве
откровения, признался ей, что был бы последним негодяем, если бы не  полюбил
малыша.
      - Я буду для него... я буду для него... -  волновался  Лало,  держа  в
руках руку Моники, - тем, чем стал для меня мой отец... Нет, не думай...  не
настоящий, не родной, а Херардо. Я сумею защитить вас.
      - Увы, - горько усмехнулась Моника. - Альберто не из тех,  кого  можно
остановить кулаками. Он коварен, и не знаешь, с какой стороны может напасть,
подобраться. Я все более утверждаюсь в мысли, что он не  совсем  нормален...
Но что мы, Лало, все о нем, да о  нем...  Знаешь,  я  попросила  Сонию  быть
крестной моего сына, и Сония очень  обрадовалась  этому.  Сначала  я  хотела
просить  Маргариту...  Ну,  лучше  пусть  она  будет  второй  крестной   при
конфирмации, когда Хуан Мануэль подрастет...
     На днях ее навестила Маргарита, и Моника встретила подругу будто  между
ними и не было ссоры. Маргарита была прощена за то, что отдала  свое  сердце
Рамону. А Рамон был прощен Сонией... Много воды утекло с  тех  пор,  как  не
виделись неразлучные когда-то Моника и Маргарита. Им было, что вспомнить,  о
чем поговорить - столько случилось за последнее время событий.
      - Педро еще портит  нам  кровь,  но  он,  скажу  тебе,  все  проиграл.
Наконец-то, моя мамочка поняла его истинную цену.  А  сколько  мы  с  братом
убеждали ее! Они разводятся. Слава Богу, ему не удалось обмануть  мою  маму,
иначе мы все остались бы без единого песо: он отъявленный мошенник.
      - А Летисия? - вспомнила вдруг Моника. -  Ты  ее  не  видела?  Бедная,
дорого же она заплатила за то, что сделала.
     Маргарита тряхнула длинными пышными волосами, саркастически улыбнулась.
      - Знаешь, Моника, а мне ее ничуть  не  жаль.  Она  приходила  ко  мне,
искала сочувствия, говорила, что очень одинока. Но надо знать Летисию и цену
ее словам, как знаем ее мы с тобой, ведь она всю жизнь себя ведет так.
      - Но, Маргарита, может быть, Летисия, действительно,  сейчас  одинока,
ведь  мой  отец  порвал  с  ней  окончательно.  В  самом  деле,  может,  она
раскаивается?.. Хотя и очень много  горя  принесла  моей  маме.  Но  Даниэла
считает, как бы ни сложилась дальше ее собственная жизнь с Хуаном Антонио, у
него есть обязательства честного человека по отношению к Летисии и  ребенку,
которого она родит...
      - Ты знаешь, Моника, Фико, узнав о ее разрыве с Хуаном Антонио,  снова
стал приходить к ней...
     Это и в самом деле было так. Когда человек любит до  самозабвения,  ему
нипочем даже насмешки избранницы.
     Да, и у  Летисии  было  достаточно  времени,  чтобы  многое  оценить  и
переоценить в жизни. Так или иначе, приход Фико ее даже обрадовал.  Фико  не
верил своим ушам,  слушая  Летисию,  -  как  она  изменилась!  Считает,  что
наказана по заслугам. Ей, оказывается, совсем не безразлично, что кто-то еще
ее любит, - в последнее время она только чувствовала всеобщее  презрение.  И
он не должен любить ее, потому что она никогда не сможет  ответить  ему  тем
же...
     Фико был согласен на все: быть друзьями, иногда встречаться, ведь нужен
же ей кто-то, кому можно было бы доверить сокровенное. Летисия удивилась: он
согласится на такие отношения? - Конечно! И не  потребует  ничего  большего?
Нет? Он только просит дать ему шанс.
     Фико понимал, с Летисией что-то происходит. Одиночество съедает ее. Это
одиночество, пригнало Летисию на порог родительского  дома  к  нелюбящей  ее
матери. Она знала, что мать равнодушна к ней. Не любила Анхелика и отца,  за
которого вышла, как  она  сама  признавалась,  потому  что  была  дурой,  не
понимала, что творила: была масса поклонников, богатых, солидных... А  разве
можно быть счастливой в бедности? Анхелика поняла это слишком поздно,  когда
уже родились  Летисия  и  ее  брат.  Поэтому  отец  всегда  чувствовал  себя
виноватым перед нею. И теперь, когда Летисия осталась одна, он убеждал  жену
помириться с дочерью.  Но  Анхелика  стояла  на  своем:  они  с  дочерью  не
уживутся. Даже если бы очень захотели этого обе. Так что  все  уговоры  были
напрасны...
     Почему, почему у нее такая мать,  не  раз  сетовала  Летисия  Фико.  Он
прекрасно понимал ее - до недавнего времени Арселия тоже приносила ему  одни
огорчения. Но вот идет время, мать лечат, и она на глазах становится  других
человеком.
      - Видишь, - успокаивал он Летисию, - Арселия очень изменилась...
      - Нет, - безнадежно вздыхала девушка, - от  Анхелики  не  жди  никаких
перемен. Впрочем, я никогда не ждала от нее  ничего  хорошего,  а  потому  и
сейчас не рассчитываю на ее помощь.
     Любить - значит  прощать,  считал  Фико.  Вот  Лало  простил  Монику...
Наверное, он затронул одну из больных струн Летисии,  потому  что  при  этих
словах он уловил прежний,  злой  блеск  в  ее  красивых  глазах:  Моника  не
способна любить никого, ведь бросила же  она  Лало,  когда  ей  повстречался
Альберто! А теперь, когда с Альберто все кончено, оказалось, что Лало и есть
самая большая ее любовь... Смешно! Ей просто нужен отец для  ее  ребенка,  а
глупый Лало идеально для этого подходит.
      - Летисия, не принимайся опять за старое, прошу тебя!  -  Фико  больно
было видеть ее снова такой, какой она всегда была прежде.
      - В последнее время у меня жуткое настроение. Но это совсем не значит,
что я раскаялась в своих грехах и готова вымаливать прощения у всех подряд.
      - Я думал, Летисия, что жизнь тебя научила чему-то.
      - Да, Фико, я согласилась, чтобы мы были друзьями. Если хочешь, мы ими
будем, но принимай меня такой, какая я есть.
      - Ну, хорошо, - пытался понять Фико ее хоть немного. - А как же все, о
чем мы говорили минуту назад?.. О твоей маме и... многом другом?
      - Я непостоянна, Фико. И, честно говоря, мне до лампочки, что моя мать
меня не любит! Я ее тоже терпеть не могу!..
     Идя в тот вечер домой  от  Летисии,  Фико  уже  не  чувствовал  прежней
легкости, как несколько дней назад, когда ему казалось, что у  него  выросли
крылья. Он уже не думал, что Летисия старается  стать  другой.  Нет.  Её  не
переделаешь... Но ведь от этого любовь его  не  стала  меньше.  Сердце  Фико
сжалось в предчувствии недоброго... Дома его ждал Мануэль, сразу  уловивший,
что юноша чем-то расстроен.
     Арселия подала им  кофе  и  оставила  одних.  Мануэль  без  предисловий
предложил Фико вернуться к Хуану Антонио.
      - Оставь, пожалуйста, свою гордость, Фико, я знаю, она у тебя есть.  В
конце концов Хуан Антонио не сделал тебе  ничего  такого...  Ты  сам  знаешь
лучше меня, что представляет собой Летисия.
      - Дон Мануэль, прошу вас... - болезненно поморщился Фико, и тот понял,
что затронул больную тему. Но он все же выразил свою мысль до конца:
      - Она тоже приложила к этому свою руку.
     Фико понимал это сам,  но  обсуждать  даже  с  сеньором  Мануэлем  свои
проблемы не захотел, хотя всегда испытывал к нему уважение.
      - Просто мне совсем не хочется  возвращаться  в  офис  сеньора  Мендес
Давила, - Фико опустил глаза.
      - Подумай, ты получишь приличную прибавку  к  зарплате  и  будешь,  по
существу, работать только со мной. Послушай, Фико, я ведь могу подумать, что
ты обиделся и на меня тоже.
      - Нет, нет! - запротестовал молодой человек. -  Как  вам  могло  такое
придти в голову? Прошу вас, дайте мне несколько дней, чтобы подумать...
     Утром следующего дня Мануэль рассказал Хуану Антонио об  этой  встрече.
Что ж, подождем, ответил тот,  но  ему  бы  очень  хотелось  сделать  что-то
хорошее для этого молодого человека.
      - Вот, посмотри, - Хуан Антонио бросил на стол Мануэлю кипу  газет.  -
Только и разговора, что о провале презентации в доме моды Ирене Монтенегро.
      - Что ж, - улыбнулся Мануэль, - я очень рад за Даниэлу.  А  ты  можешь
выразить свое сочувствие Ирене... Она будет признательна тебе...
     Хуан Антонио вскипел от негодования.
      - Ну, что ты уж  так,  -  попытался  сгладить  Мануэль  свою  неловкую
реплику, - я пошутил, пошутил...

Глава 62

     Когда-то, когда все дети были еще маленькими, кто-то из близких Даниэлы
сказал, глядя на Летисию: это будущая Ирене. Она с детства  была  эгоисткой,
ее не волновала ничья судьба, кроме своей, но и  тут  она  шла  напролом,  а
когда  забеременела,  сказала  себе:  "Тем  лучше.  Сеньор   Мендес   Давила
непременно женится, на моей стороне молодость,  пикантная  привлекательность
и, конечно, способность иметь детей,  о  чем  она  поставила  в  известность
Даниэлу и что, в конечном итоге, повлияло  на  развод  супругов.  И  только,
ожидая этого ребенка, начала Летисия прозревать.  Ей  это  прозрение  далось
дорогой ценой. Ее ребенок еще не родился, а она уже  поняла,  что  он  будет
лишен отца. В ее представлении это было самым  большим  несчастьем.  Она  не
сможет дать своему ребенку ничего сверх того скромного  содержания,  которое
обещает Хуан Антонио.  А  то,  что  ее  заоблачным  мечтам  уже  никогда  не
осуществиться, это становилось понятным с каждым днем  все  более.  Отец  ее
ребенка не переставал и не перестает любить t вою жену, он ей  об  этом  так
прямо и сказал;  и  ничего  его  не  вернет  к  ней,  ни  ее  молодость,  ни
привлекательность, : ни  ребенок...  Конечно,  существовал  всегда  запасной
"вариант Фико", так она всегда цинично думала про влюбленного в  нее  юношу,
но никогда серьезно к нему не относилась. Беден, с детства влюблен в нее без
памяти, недаром она безо всякого чувства  сострадания  всегда  смеялась  над
ним, а он всегда все безропотно терпел. Теперь, когда она думала о Фико,  ей
приходила на память та соломинка, за которую хватается утопающий. Нет, после
долгих мучительных раздумий она  не  пожалела  этой  соломинки  и  все  свое
недовольство жизнью обрушила  на  голову  ни  в  чем  не  повинного  Фико...
Печальная истина: мы всегда свои неудачи несправедливо вымещаем  на  любящих
нас людях, которые, получив  удар  по  одной  щеке,  тут  же  с  готовностью
подставляют другую:  Фико  в  ответ  на  все  грубости  и  дерзости  Летисии
предложил выйти за него замуж.
      - Не смеши меня! - делано хохотала она в ответ на это предложение. - В
таком случае, мне лучше подыскать своему ребенку отца, у которого есть  хоть
половина того, чем обладает Хуан Антонио. Пойми, чтоб создавать семью, нужны
деньги, деньги и деньги. А ведь у тебя ни гроша за душой!..
      - Деньги достаются трудом, я буду работать,  я  добьюсь  многого...  -
Фико попробовал взять ее за руку.
      - Может, ты еще и поцелуешь меня? - выдернула руку Летисия.
     Фико, забыв обо всем на свете, обнял Летисию  и  страстно  поцеловал  в
губы.
      - Нет, ты все равно мне не  подходишь!  -  Летисия  вырвалась  из  его
объятий. - А целовать тебя все равно, что целовать пень!
      - Не оскорбляй меня, -  покачал  головой  Фико.  Но  это  были  мольбы
вопиющего в пустыне, и они не могли быть  услышанными  никогда:  Летисия  по
своему существу не могла проникнуться чужой бедой...
     Что же погнало ее  в  Дом  моделей  Даниэлы  Лоренте,  такую  гордую  и
неприступную? То же чувство, что несколько недель назад  потянуло  в  родной
дом?  Одиночество?  Желание  покаяться  перед  теми,   кого   она   обидела?
Предчувствие чего-то? Может быть...
     Даниэла была удивлена, шокирована, испугана ее визитом. О чем она может
говорить с этой  разрушительницей  ее  счастья?  Но,  оказывается,  говорить
пришла Летисия
      - Я хочу попросить у вас прощения,  -  смиренно  опустила  она  голову
перед Даниэлой.  -  Я  не  имела  никакого  права  разрушать  вашу  семью...
Поверьте, мне слишком дорого обошелся мой поступок. Ведь испортила жизнь  не
только вам, Хуану Антонио и Монике. Я и свою жизнь сломала тоже. Кроме того,
и ребенок мой будет расти без отца...
     Сердце Даниэлы дрогнуло. Несмотря на то, что жизнь не раз уже учила  ее
не верить тем, кто предавал, обманывал, она искренне пожалела будущую мать:
      - Нет, Летисия, у твоего ребенка будет отец. Хуан  Антонио  не  бросит
вас.
     Та будто не слышала, занятая своими горькими мыслями.
      - Все будут насмехаться над моим ребенком, когда узнают, что его  мать
живет одна.
      - Все будет хорошо, сейчас другие времена. Посмотри хотя бы на Монику.
     Пример был явно неудачным, и Летисия с кривой усмешкой произнесла:
      - Моника была женой Альберто, а теперь она наверняка выйдет  замуж  за
Лало, и он усыновит ее ребенка.
      - Да откуда тебе известно?
      - Я видела Фико, он мне рассказал обо всем.
      - Но вот  Фико...  Он  по-прежнему  любит  тебя,  -  с  воодушевлением
вспомнила Даниэла.
      - Нет, - обреченно вздохнула девушка. - Он только играет  в  любовь...
И... простите меня за все, что я наговорила вам тут. Понимаю только одно:  я
никогда не смогу стать женой Хуана Антонио. А бедный малыш мой  будет  расти
без отца...
     Насколько искренна была Летисия, судить Даниэле было  трудно.  Она  еще
долго сидела  в  задумчивости,  выбитая  из  колеи  визитом  Летисии.  Любой
ребенок, с ее точки зрения, нуждался  в  любви  и  защите,  и  будущее  дитя
Летисии тоже. Даниэла уже жалела и саму Летисию, ведь  она  выглядела  такой
неприкаянной, такой несчастной, и  верила,  что  девушка  стала  другой.  Во
всяком случае, на все возражения Джины, что  такого  не  бывает,  что  люди,
подобные Летисии, не меняются, Даниэла твердила одно: за то,  что  совершила
мать, расплачиваться приходится ни в чем неповинному ребенку! И Джина просто
остолбенела от неожиданности, когда в завершение  их  разговора  Даниэла  со
слезами на глазах сказала:
      - Нет, Хуану Антонио придется жениться на ней... Ему придется жениться
на Летисии.
     Негодовала и  Моника,  услышав  о  решении  матери.  ,  -  Жениться  на
Летисии?! Да ты подумала, мама, о чем ты говоришь?  Ее  ребенок  никогда  не
будет счастливым, если ему придется жить  с  родителями,  которые  постоянно
ссорятся. А это при характере Летисии неизбежно! А потом... потом,
     ты же знаешь, ее всегда интересовали только деньги, а отец  никогда  не
испытывал к ней серьезных чувств.
      - Летисия не  заслуживает  такой  жертвы,  с  вашей  стороны,  сеньора
Даниэла, - тихо промолвила Мария,  укачивающая  на  руках  маленького  Хуана
Мануэля. - И это чистая правда, видит Бог.
      - Ладно, - нехотя согласилась Даниэла, -  вы  меня  почти  убедили,  я
постараюсь не думать о Летисии. Но... мне жаль ее. Вот вы,  Мария,  помните,
сколько слез пролили из-за  вашего  Марсело.  А  посмотрите,  каким  хорошим
человеком он  стал.  Разве  я  была  неправа?  Когда  они,  кстати,  приедут
навестить нас?
      - Ах, сеньора, - лицо Марии просияло. - Сегодня  звонила  Дора.  Скоро
приедут посмотреть на малыша Моники. Бог благословил их  жизнь,  Дора  снова
ждет младенца, а я очень соскучилась по Игнасио.  Вы  сами  знаете,  сеньора
Даниэла, какая прелесть эти наши внуки.
     Даниэла и Мария склонились над колыбелькой Хуана Мануэля.
      - Да, да, Мария, совершенно согласна с вами: они  как  бы  наши  новые
дети...
      - Марсело, сеньора, очень хочет, чтобы я  переехала  к  ним,  -  скоро
нужно будет помочь Доре с маленьким.
      - Вы знаете, Мария, как мне всегда плохо без вас, но если вы  захотите
ехать, я вас вполне понимаю.
      - Нет, нет, сеньора, не теперь! Я не  могу  оставить  вас  одну  -  по
крайней мере, сейчас... А потом, вы согласитесь, молодые всегда  любят  жить
одни, и я не хочу, чтобы Дора жила со свекровью.
      - Зачем вы так говорите, Мария? Я-то знаю, кем вы были  для  Доры  все
эти долгие годы, пока не вернулся Марсело. Вы для  нее  больше,  чем  родная
мать.
      - Да благословит вас Господь, сеньора, за эти слова. И пусть он пошлет
вам счастье и покой, которые вы заслужи ли...
     Даниэла с нежностью смотрела на  родное  лицо  Марии.  Как  многим  она
обязана этой чудесной женщине, незримо поддерживающей ее  все  эти  годы.  И
Даниэла сказала:
      - Мы не всегда говорим то, что следует сказать. Но сейчас я не могу не
сказать, как я люблю и благодарю вас за все, Мария.
     ... Как было бы прекрасно, если бы слова доброй Марии были услышаны,  и
исполнились ее пожелания. Вечером  в  комнату  Даниэлы  заглянули  Моника  и
смущенный Лало.
      - Мамочка!  Я  так  счастлива,  поздравь   меня,   Лало   сделал   мне
предложение. И как только я разведусь, мы поженимся.

Глава 64

     Дни летели за днями, события делили жизнь на праздники и будни, горести
сменялись радостями, надежды - свершениями.
     Джина была счастлива как никогда, вновь обретя дом и семью.  И  тем  не
менее, она оставалась все той же неиссякаемой на выдумки,  неуемной  Джиной,
поражавшей своими поступками даже самых близких. Даниэла слушала  подругу  с
изумлением: с первого дня возвращения домой Джина стелила Филипе на диване в
гостиной, к его не наигранному возмущению.
      - Вчера колотил полночи в дверь спальни, -  Джина  игриво  передернула
плечом.
      - А ты?
      - Не пустила. Буду вести себя по-умному и  впущу  его  к  себе  только
после бракосочетания.
      - Бедный Филипе! - Даниэла представила себе ночную сцену  и  не  могла
удержаться от смеха. - Смотри, не перегни палку!
     Джина ушла к себе, а Даниэла задумалась о своем.  Хуан  Антонио  держал
данное ей слово, не приходил, не искал поводов для встреч. Только  по  утрам
Даниэла ежедневно находила на столе гостиной изящные  букеты  с  неизменными
записками: "Даниэле с любовью"...
     Течение жизни свело их на крестинах внука, где она  была  необыкновенно
хороша в белом костюме и широкополой шляпе. Хуан Антонио, стоявший напротив,
не сводил с нее глаз. Даниэле это было приятно...
     Заполненные неустанной работой, подготовкой новой коллекции,  пролетели
несколько  месяцев.  И,   наконец,   долгожданное,   выстраданное,   событие
свершилось: великолепный праздник - показ новой  коллекции  Даниэлы  Лоренте
состоялся.
     На следующий после  презентации  день  они  с  Джиной  листали  газеты,
наперебой провозглашающие Лоренте лучшим модельером Мексики. Дверь  кабинета
Даниэлы открылась, на пороге появился  Алехандро.  Увидев  ее  настороженный
взгляд, он сразу заметил, что пришел один, без сына,  и  ей  нечего  бояться
новых уговоров.
     Джина повернулась к нему:
      - Вы довольны вчерашним?
     Алехандро прошелся по кабинету, стал за стулом Джины, и, глядя прямо  в
глаза Даниэлы, сказал:
      - Не доволен. Вчера вечером вернулась моя жена, умоляет простить ее, и
я не знаю, что мне делать... Карлитос простил ее сразу, как только она вошла
в дом.
     Они не смогли договорить, - начались звонки,  пошли  люди,  и  разговор
пришлось отодвинуть на вечер. То, что он будет иметь продолжение, Даниэла не
сомневалась, хотя и не очень стремилась к нему.
     Вечером Алехандро, проводив Даниэлу, не колеблясь принял ее предложение
попить вместе кофе. Они расположились в гостиной.
      - Ты знаешь, Даниэла, я целый день думал обо всем случившемся, и  хочу
сказать, что люблю тебя и хотел бы быть с тобой.
     Даниэла покачала головой и мягко, стараясь не обидеть, сказала:
      - Не надо заблуждаться, мы встретились с тобой, когда каждому  из  нас
было очень тяжело. Но мы никогда не смогли бы быть вместе. У каждого из  нас
свой путь. Тебе надо дать жене шанс, - Даниэла вспомнила слова Моники,  -  у
человека должна быть возможность не только совершать ошибки, но и исправлять
их. Если ты простишь ее, то сделаешь счастливой  и  ее,  и,  самое  главное,
Карлитоса. Он-то свой выбор уже сделал.
     Алехандро молча выслушал ее, не отрицая и не соглашаясь.  Они  посидели
еще какое-то время в тишине, которую снова нарушил голос Алехандро:
      - Ты возвращаешься к Хуану Антонио? Даниэла покачала головой.
      - Вот уже несколько недель он  не  звонит,  не  появляется.  Мне  надо
перестать думать о нем, а я не могу...
      - Даниэла,  не  будь  мазохисткой.  Зачем   мучить   себя.   Гордость,
самолюбие, вот что получается главным в жизни. Но ведь это не так. Главное -
любовь, а ты ведь любишь его! Почему сама не придешь и  не  скажешь  ему  об
этом? А если все же ты передумаешь, я жду только твоего слова, - Алехандро с
надеждой посмотрел на нее.
      - Нет, Алехандро. Не стоит больше возвращаться к этому. Между нами все
уже ясно - мы будем с тобой добрыми настоящими друзьями, если,  конечно,  ты
не возражаешь.
     С тяжелым вздохом Алехандро кивнул и попрощался.
     Даниэла еще долго сидела в гостиной, погружавшейся в полумрак. Сидела и
думала о Хуане Антонио.
     "Где  же  он?  Почему  не  звонит?  Ведь  он,  наверняка,  знает,   что
презентация состоялась",  -  эти  вопросы  задавала  себе  Даниэла  вот  уже
несколько дней. Неужели права Джина, когда бранила ее за  то,  что  она  без
конца ставит терпеливому мужу свои условия. "Если  отец  перестал  приходить
сюда, - говорила разумная Моника, - то только потому, что ты сама не  хочешь
его видеть". - Что ж, горькая правда, высказанная  в  глаза,  больно  колола
сердце...
     Утром она поделилась своими горькими мыслями с Джиной.
      - Откуда твои сомнения7 - спросила  Джина.  -  Ведь  Хуан  Антонио  не
приходит к тебе лишь потому, что ты все время находила  какой-нибудь  повод,
чтобы не видеться с ним.. А теперь у тебя этих поводов нет? Скажи.
      - Кажется, нет, - неуверенно призналась Даниэла  У  нее  было  желание
позвонить в эти дни Сонии, но она так и не решилась  сделать  этого,  боясь,
словно девчонка, что трубку возьмет Хуан Антонио...
     А он, конечно, был в курсе всех  ее  дел.  Знал  о  большом  успехе  ее
презентации. Оглушительный успех! Он радовался за нее.  Мечтал  увидеть  ее.
Был уверен... и вдруг...
     В один из  вечеров  раздался  телефонный  звонок,  и  испуганный  голос
Летисии позвал на помощь. Он сейчас же выехал.
      - Как хорошо, что ты пришел. Мне так страшно! - она неловко  сидела  в
низком кресле, вытянув длинные ноги. На лице было страдание.
      - Ничего, ничего, все будет хорошо! - он приобнял ее. - Едем сейчас же
в больницу. Я  уже  предупредил  по  телефону  доктора  Карранса.  Вот  так,
осторожно, поднимайся... Он взял  подготовленную  сумку,  подхватил  ее  под
руку, помогая подняться. Летисия застонала: - Осторожней, осторожней...
      - Успокойся, обопрись на мою руку. Вот так.
     Лифт плавно спустился вниз. Поддерживаемая Хуаном Антонио, Летисия села
в машину. Всю дорогу Летисия тихо постанывала, сетуя на свою женскую долю.
      - Ну, почему рожать приходится нам, а не мужчинам?
      - Тут  уж  ничего  не  поделаешь,  -  отвечал  Хуан  Антонио.  -  Надо
торопиться, мало ли что... Я предупрежу твоих родителей.
      - Я думаю, их это не волнует... Лучше не звони. Доехали  быстро.  Хуан
Антонио проводил Летисию до дверей палаты, сел в вестибюле и  прикрыл  глаза
ладонью.
     Доктор Карранса просил его подождать. Прошло еще какое-то  время,  Хуан
Антонио не мог сказать, сколько. Он сидел все в  той  же  позе,  его  сердце
почему-то все время сжималось  в  не  добром  предчувствии.  Наконец,  вышел
Карранса  и,  сказав,  что  придется,  почти  наверняка,   делать   кесарево
сечение, - быстро удалился в операционную. Хуан Антонио сел в кресло и  стал
ждать.

     * * *

      - Ах, Мануэль, разве так ходят! - Сония переставила фигуру на  прежнее
место. - Вот, смотри. Можно только так.
     Это был приятный для обоих вечер. Мануэль, сняв пиджак, с удовольствием
смотрел и слушал Сонию, не забывая при этом изображать  шахматного  профана.
Они вдруг снова почувствовали себя молодыми. Да  и  разговор  был  у  них  о
молодых - о Долорес и Рафаэле.
      - Представляешь, теперь она курит сигары, одну за другой.
     Сония скорчила удивленную гримаску.
      - Я думала, она шутит - просто держит сигару во рту...
      - Шутит! Я боюсь за Тино, ведь он отражение Долорес... - глаза Мануэля
округлились от воображаемой картины: Тино с сигарой во  рту.  -  Я  чувствую
себя лишним, когда они все время обсуждают "кубинский вопрос"...
     Сония лукаво взглянула на Мануэля:
      - Когда тебе будет совсем невмоготу, приходи сюда. Обещаю, что не буду
курить сигары... Ой, Мануэль,  ты  снова  ошибаешься,  -  Сония  переставила
фигуры.
      - А ты знаешь, -  Мануэль  встрепенулся,  глаза  его  блеснули,  -  я,
пожалуй, не откажусь.
     Он быстро сделал ход.
      - Шах и мат!
      - Хитрюга! - Сония потянулась к Мануэлю, но телефонный звонок спас его
от "расправы".
     Улыбка сползла с лица  Сонии.  Она  повесила  трубку  и  повернулась  к
Мануэлю:
      - Звонил Хуан Антонио. С Летисией очень плохо. Я еду в больницу.
      - Я с тобой.
     Не в  силах  более  испытывать  состояние  полной  беспомощности,  Хуан
Антонио встал и подошел к стеклянным  дверям  операционной.  Он  видел  тени
передвигающихся фигур, слышал сквозь, бело-матовые двери громкие голоса.
      - Спокойно... Тужьтесь, сеньора, тужьтесь...
      - Доктор, пуповина... - тревожный женский голос.
      - В чем дело?
      - Доктор, инфаркт.
      - Массаж. Скорее.
      - Пришла в себя?
      - Нет. Сердце... остановилось.
      - Надо...
      - Безрезультатно, доктор.
     Через минуту вышла сестра, почти столкнувшись в дверях  операционной  с
Хуаном Антонио.
      - Я все слышал. Спасибо.
      - Девочка жива и здорова. Вы скоро сможете забрать ее...
     ... Хуан  Антонио,  Сония  и  Мануэль  сидели  на  ступенях  больничной
лестницы, не в силах опомниться от удара.
      - Как Летисия? - к ним навстречу спешил ее отец. Хуан Антонио поднялся
со ступенек:
      - Большое горе. Летисия умерла... Девочка жива, здорова.
     ...Панихиды не было. Сеньор Роберто, Хуан Антонио и
     Мануэль стояли у открытой могилы. Отец Летисии пришел без жены и сына -
они не захотели идти с ним. Он знал всегда: у жены каменное сердце...  Даже,
когда она узнала, что у ее родной дочери при родах остановилось сердце,  она
спокойно сказала, что это божье наказание... "Мне безразлично, - добавил  ее
брат, - я ничуть не огорчен"... И с этими  людьми  он  прожил  столько  лет.
Бедная, бедная его девочка, хорошо, что она уже не слышала этих слов...  Что
ж, со смертью Летисии кончилась и его семейная жизнь...
     Когда на следующий день Роберто пришел на кладбище, у  одинокой  могилы
дочери стоял молодой человек - Роберто не видел его на похоронах. Он плакал,
а уходя, положил на могилу розу. Может  быть,  хоть  этот  юноша  любил  его
несчастную дочь, горько вздохнув, подумал Роберто.