22.

Холодная погода установилась в Мистик-Фоллз за неделю до бала Основателей и никак не желала уходить. После обеда дамы прогуливались по городу в шерстяных пальто и шалях, а вечера были облачными и беззвездными. Рабочие на полях жаловались на ранние заморозки. Но несмотря на это люди прибывали на бал даже из далекой Атланты. Гостиница была переполнена, и повсюду в городе царил праздничный дух предвкушения. Закончив свои таинственные дела в отряде, Дамон вернулся в Веритас. Я не сказал ему, что собираюсь прийти на бал с Катериной, да он и не спрашивал. Почувствовав прилив сил, я взял на себя много работы по управлению поместьем. Мне хотелось доказать отцу, что у меня серьезные намерения относительно Веритас, что я повзрослел и осознал свое место в жизни. Отец полностью передал мне часть дел, позволив вести бухгалтерскую книгу и даже отправив с Робертом в Ричмонд на аукцион скота. Я стану управлять поместьем, а Катерина будет вести дом, принимать гостей и время от времени играть перед сном с отцом в карты.
Незадолго до бала ко мне постучался Альфред.
– Сэр, вам нужна моя помощь? – спросил он, когда я открыл дверь.
Я посмотрел на свое отражение в зеркале. На мне был черный фрак и галстук, волосы были уложены назад. Я выглядел взрослым и уверенным.
Альфред проследил за моим взглядом.
– Прекрасно выглядите, сэр, – признал он.
– Благодарю. Я готов, – сказал я, а мое сердце взволнованно забилось. Вчера вечером Кате-рина повела себя безжалостно, не дав мне даже намека на то, что она собирается надеть. Я не мог дождаться встречи с ней. Я знал, что она будет самой прекрасной девушкой на балу, и, что еще более важно, моей девушкой. Спустившись по лестнице, я с облегчением заметил, что Да-мона нигде не видно. Я гадал, придет ли он на бал с кем-то из армейских товарищей или, воз-можно, с какой-нибудь местной девушкой. В последнее время он очень отдалился от меня. По утрам его невозможно было разыскать, а вечера он проводил в таверне.
Лошади уже били копытами на дороге перед домом. Сев в ожидавший меня экипаж, я от-правился к гостевому домику.
Я выглянул из окна и увидел у дверей Катерину и Эмили. На Эмили было прямое черное платье из шелка, а Катерина…
Мне пришлось вжаться спиной в сиденье, иначе я выпрыгнул бы на полном ходу. Ее изум-рудно-зеленое платье было туго стянуто на талии и свободно струилось по бедрам, а облегаю-щий корсаж с низким вырезом, позволял любоваться сливочно-белой кожей. Волосы были соб-раны на макушке, открывая нежную лебединую шею.
Через секунду после того, как Альфред натянул поводья, я уже открывал дверь экипажа. Я выскочил, поймал взгляд Катерины и широко улыбнулся.
– Стефан! – выдохнула она и, приподняв юбки, заскользила вниз по ступеням.
– Катерина! – Я нежно поцеловал ее и предложил ей руку. Развернувшись, мы вместе про-шли к экипажу, у которого, распахнув дверцу, нас ожидал Альфред. Дорога на Мистик-Фоллз была забита незнакомыми каретами всех видов и размеров, направлявшимися на другой конец города к особняку Локвуда. Я весь дрожал от нетерпения. Впервые в жизни я сопровождал на бал девушку. Раньше я, как правило, проводил это время за игрой в покер со своими друзьями, и все неизменно заканчивалось неприятностями. В прошлом году Мэтью Харнетт перепил виски и случайно отвязал коней от отцовского экипажа, а два года назад Натан Лэйман подрался с Грантом Вандербилтом, и оба ушли с разбитыми носами.
Мы медленно подъезжали к особняку и, наконец, достигли его центрального входа. Альф-ред остановил лошадей и выпустил нас. Я обхватил пальцы Катерины своими, и мы вместе про-шли через открытые двери особняка в гостиную.
Из этой комнаты с высоким потолком вынесли всю мебель, и свечи отбрасывали на стены теплый, таинственный свет. Оркестр, расположившийся в углу зала, исполнял ирландский рил, и, хотя вечер только начинался, некоторые пары уже танцевали. Я сжал руку Катерины, она улыбнулась в ответ.
– Стефан! – Обернувшись, я увидел мистера и миссис Картрайт и тут же выдернул руку.
Глаза миссис Картрайт были красными, и она явно похудела с тех пор, как я видел ее в по-следний раз. Между тем мистер Картрайт, казалось, постарел на десять лет. Его волосы стали снежно-белыми, передвигался он с помощью трости. Они носили вербену – у мистера Картрайта пучок торчал из нагрудного кармана, а у миссис Картрайт цветы были вотканы прямо в шляпку – но в остальном оба были полностью одеты в черное в знак траура.
– Мистер и миссис Картрайт, – поприветствоал я их, и мой желудок сжался от чувства ви-ны. По правде говоря, я почти забыл, что мы с Розалин были помолвлены. – Как приятно видеть вас.
– Вы могли бы видеть нас и раньше, если бы пришли с визитом, – остановив свой взгляд на Катерине, проговорил мистер Картрайт с презрением в голосе. – Но, как я понимаю, вы, должно быть, были слишком поглощены… печалью, как и мы.
– Я не знал, что вы уже принимаете посетителей. Я обязательно зайду, – заикаясь, сказал я, оттягивая воротничок, который внезапно стал мне тесен.
– Не стоит, – ледяным тоном ответила миссис Картрайт и полезла в рукав платья за носо-вым платком.
Неожиданно Катерина схватила ее за руку. Миссис Картрайт посмотрела на нее с возму-щением. Меня охватило мрачное предчувствие, и я едва поборол желание встать между ними и заслонить Катерину от гнева родителей Розалин.
Но Катерина улыбнулась, и, к моему изумлению, Картрайты улыбнулись ей в ответ.
– Мистер и миссис Картрайт, я искренне сожалею о вашей утрате, – с теплотой в голосе сказала Катерина, не сводя с них пристального взгляда. – Я сама потеряла родителей в Атланте во время осады и знаю, как это тяжело. Мне не довелось близко узнать Розалин, но я уверена, что она никогда не будет забыта.
Миссис Картрайт громко высморкалась, и ее глаза наполнились слезами.
– Спасибо, милая, – с чувством сказала она.
Мистер Картрайт погладил жену по спине.
– Да, спасибо. – Он повернулся ко мне, и презрение, которое было в его взгляде всего не-сколько минут назад, сменилось жалостью. – И, пожалуйста, позаботьтесь о Стефане. Я знаю, как он страдает.
Катерина улыбнулась, и супруги присоединилсь к остальным гостям.
Потрясенный, я не мог вымолвить ни слова.
– Ты их заколдовала? – спросил я с горечью.
– Нет! – Катерина приложила руку к сердцу. – Это просто хорошая, старомодная доброта. А сейчас давай танцевать, – сказала она, увлекая меня в большой зал. К счастью, там толпилось много народу, а освещение было тусклым, поэтому узнать кого-либо не представлялось возмож-ным. С потолка свисали гирлянды цветов, мраморный пол был натерт до блеска. Горячий и спертый воздух наполняли запахи сотни различных духов.
Обняв Катерину за плечи, я попытался раствориться в танце, однако все еще чувствовал себя скованно. Разговор с Картрайтами расшевелил мою совесть, заставив почувствовать себя предателем по отношению к памяти Розалин и к Дамону. Не предал ли я его, не сказав о том, что иду на бал с Катериной? Прав ли я был, когда радовался его длительному отсутствию?
Оркестр сделал перерыв, и, пока женщины поправляли туалеты перед тем, как снова взять за руки своих партнеров, я отправился к барному столику в углу.
– Стефан, с тобой все в порядке? – спросила Катерина, бесшумно скользя рядом со мной, и тревога исказила ее прелестный лоб.
Я кивнул, продолжая свой путь, и солгал:
– Просто хочется пить.
– Мне тоже. – Катерина ждала, пока я налью темно-красный пунш в хрустальный стакан. Я подал ей стакан и наблюдал, как она жадно пьет, представляя себе, как она выглядит, когда пьет кровь. Когда Катерина поставила стакан на стол, я увидел вокруг ее рта еле заметные следы красной жидкости, и не смог совладать с собой. Указательным пальцем я вытер каплю с изогну-тых губ, а затем сунул палец себе в рот. Вкус был сладкий и острый.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке? – еще раз спросила Катерина.
– Меня беспокоит Дамон, – признался я, наливая себе пунш.
– Но почему? – спросила Катерина с неподдельным смятением на лице.
– Из-за тебя, – коротко ответил я.
Забрав у меня стакан, Катерина увела меня от барного столика.
– Он мне как брат, – сказала она, приложив ледяные пальцы к моему лбу. – Я для него как младшая сестра. И тебе это известно.
– Но все время, пока я болел… и ты с ним – вы всегда были вместе… Это было похоже на…
– Это было похоже на то, что мне нужен друг, – твердо сказала Катерина. – Это был флирт. Дамон не хочет быть связанным, так же как и я не хочу быть связанной с ним. Ты – мой возлюб-ленный, а Дамон мне брат.
Повсюду вокруг нас в полутьме кружились пары, склоняясь в такт музыке и весело смеясь над приватными шутками; казалось, ничто в целом мире их не волнует. Они, конечно, тоже были обеспокоены загадочными нападениями, войной и горем, но все равно продолжали танцевать и смеяться. Почему же я не мог? Почему я всегда должен был сомневаться? Я взглянул на Катерину. Непослушная темная прядь выбилась из ее высокой прически, и я заправил ее ей за ухо. Глядя в эти глубокие карие глаза, я ощущал лишь страстное желание, вытеснившее и чувство вины, и недавнее беспокойство.
– Так мы будем танцевать? – спросила Катерина, прижимаясь щекой к моей руке.
Сквозь толпу танцевавших гостей я разглядел отца, мистера Картрайта и остальных Осно-вателей, яростно шептавшихся в дальнем углу зала.
– Нет, – хрипло прошептал я, – мы поедем домой.
Я схватил Катерину за плечи, и мы понеслись через зал в сторону кухни, где слуги готови-ли закуски. Рука об руку, мы прошли через кухню – к величайшему удивлению прислуги – и вышли из дома с черного хода.
Мы помчались в ночь, не обращая внимания на холодный воздух, на взрывы смеха, доно-сившиеся со стороны особняка, и на то, что мы только что сбежали с главной светской вечерин-ки сезона.
Наш экипаж стоял у конюшни Локвудов. Альфред вне всяких сомнений играл в кости с другими слугами.
– После вас, леди, – сказал я, приподнимая Катерину за талию и усаживая на пассажирское иденье. Я влез на место кучера, щелкнул кнутом, и кони послушно поскакали к дому.
Я улыбнулся Катерине. Впереди нас ожидал целый вечер свободы, и это было упоительно. Незачем было тайком пробираться в домик для гостей, прятаться от слуг… Только часы нескон-чаемого блаженства.
– Я люблю тебя! – закричал я, но ветер тут же унес мои слова. Я представил себе, как они, путешествуя вместе с ветром, облетают весь земной шар, пока каждый человек в каждом городе не узнает о моей любви.
Катерина встала, и ее кудри бешено заметались вокруг лица.
– Я тоже люблю тебя! – выкрикнула она, а потом со смехом упала обратно на сиденье.
К тому времени, когда мы вернулись в гостевой домик, мы оба раскраснелись и вспотели. Добравшись до спальни Катерины, я немедленно стянул платье с ее стройного тела и, охваченный страстью, нежно пробежался зубами по ее шее.
– Что ты делаешь? – Она отскочила и пронзительно посмотрела на меня.
– Я просто… – Что я делал? Исполнял роль? Пытался представить, что я такой же, как она? – Наверное, я хотел понять, что ты чувствуешь, когда…
– Катерина закусила губу. – Возможно, когда-нибудь ты все узнаешь, мой милый, невинный Стефан, – Она легла на кровать, волосы разметались по снежно-белой подушке, – но прямо сейчас мне нужен только ты сам.
Я лег рядом, провел указательным пальцем по изгибу ее подбородка и коснулся губами ее губ. Поцелуй был таким мягким и нежным, что я почувствовал, как ее сущность сливается с моей, и вместе они порождают силу большую, чем каждый из нас. Мы открывали тела друг друга, будто впервые. Там, в полумраке ее спальни, я не мог понять, где заканчивается реальность и начинаются мечты. Не было ни стыда, ни мыслей о будущем, лишь страсть и вожделение, и чувство опасности, таинственное, всепоглощающее и прекрасное.
В ту ночь я позволил Катерине всецело распоряжаться мной и с радостью предложил бы свою шею, если бы это дало нам возможность не размыкать объятий целую вечность.

24.

25 сентября 1864 года
Говорят, любовь побеждает все. Но может ли она победить тот голос, который внушает отцу, что Катерина и ей подобные – демоны, зло?
Я нисколько не преувеличиваю, когда говорю, что Катерина – ангел. Она спасла мою жизнь и жизнь Анны. Отец должен узнать правду. Как только он все узнает, он уже не сможет отрицать добродетель Катерины. И моя обязанность как представителя рода Сальваторе – оставаться верным своим убеждениям и тем, кого я люблю.
Настало время действовать, прочь сомнения. Уверенность течет в моих жилах. Я за-ставлю отца признать очевидное: все мы одинаковы. И вместе с правдой придет любовь. И отец отзовет облаву.
Клянусь своим именем и своей жизнью.

Остаток дня я провел в своей спальне за письменным столом, глядя на чистый лист дневника и обдумывая свои дальнейшие действия. Если бы только отец узнал, что Катерина – вампир, он отозвал бы облаву. Иначе не может быть, ведь я же видел, как он смеялся вместе с ней, как старался произвести на нее впечатление рассказами о своих мальчишеских шалостях в Италии и обращался с ней как с дочерью. Катерина наполнила моего отца такой энергией, какой я никогда в нем не видел. Она вдохнула в него жизнь.
Но как я мог убедить его в этом, если презрение к демонам так глубоко проникло в его мозг? К тому же отец всегда был очень рационален. Логичен. Возможно, он тоже мог бы понять то, в чем Катерина убедила меня: вампиры – это необязательно зло. Они ходят среди нас, плачут человеческими слезами; все, чего они хотят, – иметь настоящий дом, и чтобы их там любили.
Наконец я набрался храбрости и встал, решительно захлопнув дневник. Это не домашнее задание в школе; для того, чтобы говорить от имени своего сердца, не нужны заметки. Я был готов поговорить с отцом, как мужчина с мужчиной. В конце концов, мне почти восемнадцать, и отец собирается оставить мне Веритас.
Сделав глубокий вдох, я спустился по винтовой лестнице, прошел через пустую гостиную и решительно постучал в дверь отцовского кабинета.
– Войдите! – послышался приглушенный голос отца. И прежде, чем я успел взяться за ручку, отец уже сам открыл дверь. На нем был строгий пиджак с цветком вербены в петлице, но я заметил, что, всегда чисто выбритый, сегодня он щеголял сизой щетиной, а глаза были воспаленными и припухшими.
– Я не видел тебя вчера на балу, – сказал отец, впустив меня в кабинет. – Надеюсь, тебя не было в этой шумной, бессмысленной толпе.
– Нет. – Я энергично потряс головой, и в сердце зародилась надежда. Могло ли это означать, что отец больше не планирует нападения?
– Хорошо. – Отец сел за дубовый стол и громко захлопнул книгу в кожаном переплете. Под ней я увидел сложные чертежи и схематическое изображение нашего города, некоторые дома на нем, включая аптеку, были помечены крестами. Проблеск надежды мгновенно угас, уступив место холодному, гнетущему страху.
Отец проследил за моим взглядом.
– Как видишь, у нас есть намного более продуманные планы, чем эта глупая вылазка юнцов и пьяниц. К счастью, шериф Форбс и его команда остановили их, и ни один из них не будет участвовать в нашей операции, – отец вздохнул и сложил пальцы рук вместе. – Мы живем в опасное и ненадежное время, и действовать нужно соответственно. – На секунду его взгляд смягчился. – Я просто хочу, наконец, удостовериться, что ты хорошо обдумал свои решения, – он не добавил «в отличие от Дамона», но в этом не было нужды. Я знал, о чем он думал.
– Значит, облава…
Состоится на следующей неделе, как и планировалось.
– А компас? – спросил я, вспомнив разговор с Катериной.
Отец улыбнулся.
– Он работает. Джонатан уже заканчивает.
– А… – Волна ужаса прокатилась по моему телу. Если он работает, то не приходится сомневаться в том, что отец узнает о Катерине. – Откуда вы знаете, что он работает?
– Отец улыбнулся и свернул бумаги.
– Потому что он уже работает, – просто ответил он.
– Можно мне кое-что сказать? – спросил я, надеясь, что голос не выдаст меня. Образ Катерины пронесся в моей голове, придав сил для того, чтобы посмотреть отцу в глаза.
– Разумеется. Садись, Стефан, – приказал отец. Я послушно опустился на стул с высокой спинкой, стоявший у книжных полок. Отец встал, подошел к угловому столику и налил в стаканы бренди из графина – сначала себе, потом мне.
Я взял стакан и, поднеся его к губам, сделал маленький, почти неощутимый глоток. Затем, собравшись с силами, я взглянул отцу прямо в глаза:
– У меня есть сомнения по поводу твоего плана.
– Правда? И почему же? – Отец откинулся на спинку стула.
Занервничав, я жадно отхлебнул большой глоток бренди.
– Мы исходим из предположения, что они действительно такие злонамеренные, какими их все представляют. А что, если это не так? – спросил я, заставляя себя смотреть прямо в его глаза.
Отец фыркнул.
– А что, есть доказательства, что это не так?
Я тряхнул головой.
– Разумеется, нет. Но почему мы должны принимать на веру слова других людей? Ты всегда учил нас обратному.
Отец со вздохом подошел к графину и налил еще бренди.
– Почему? Потому что эти создания пришли из самого темного уголка ада. Они знают, как контролировать наш разум, подавлять наш дух. Они несут смерть и должны быть уничтожены.
Я посмотрел на янтарную жидкость в своем стакане, такую же темную и мутную, как мои мысли.
Отец слегка коснулся своим стаканом моего.
– Нет необходимости говорить тебе, сын, что те, кто с ними заодно, кто позорит свои семьи, тоже будут уничтожены.
Холод сковал мой позвоночник, но я выдержал его взгляд.
– Любой, кто встанет на сторону зла, будет уничтожен. Но я действительно не думаю, что разумно считать всех вампиров злом только потому, что они вампиры. Ты всегда учил нас искать в людях хорошее и думать своей головой. Сейчас, когда война уже унесла столько жизней, нашему городу меньше всего нужны бессмысленные убийства, – сказал я, вспоминая тот ужас, о котором рассказывали в лесу Анна и Перл. – Основателям следует пересмотреть свой план. Я пойду с тобой на следующее собрание. Я знаю, что я не столь глубоко вовлечен в вашу работу, как мог бы, но я готов взять на себя ответственность.
Отец снова сел на стул, прислонив голову к спинке. Закрыв глаза, он помассировал виски, а потом несколько секунд оставался в таком положении. Я сидел, не шелохнувшись, и каждая мышца моего тела напряглась в ожидании шквала гневных слов, который должен был вылететь из его рта. Подавленный, я не сводил глаз со своего стакана. Я проиграл. Я обманул ожидания Катерины, Перл и Анны. Я не смог обеспечить самому себе счастливое будущее.
Наконец, отец открыл глаза, такие же лиственно-зеленые, как мои. К моему удивлению, он кивнул.
– Я полагаю, что мог бы обдумать твое предложение.
Мое тело наполнилось спасительной прохладой, как будто знойным летним днем я прыгнул в пруд. Он обдумает мое предложение! Для кого-то это, может, и не много, но для моего упрямого отца это означало все. Это означало, что шанс есть. Шанс на то, что не придется красться в темноте. Шанс на то, что Катерина будет в безопасности. Что мы всегда будем вместе.
Отец поднес свой стакан к моему.
– За семью.
– За семью, – эхом отозвался я.
Отец осушил свой бокал, и я был вынужден сделать тоже самое.

26.

Не знаю, как долго я бежал. Ночь была холодной и ясной, я чувствовал биение своего сердца в горле, в мозгу, в ногах. Время от времени я прижимал руку к ране на шее, которая все еще кровоточила, и каждый раз меня охватывал приступ тошноты от ощущения теплой крови.
С каждым шагом в голове рождались новые образы: Катерина с кровавой пеной на губах, отец, стоящий над ней с колом в руке… Воспоминания были туманными, и я уже не мог с уверенностью сказать, было ли чудовище с налитыми кровью глазами, визжавшее на полу спальни, той же девушкой, что устремлялась ко мне с алчущими зубами, что ласкала меня в пруду, что заполонила мои сны и явь. Тело мое тряслось, я споткнулся о срубленную ветку и упал на четвереньки в грязь. Меня долго рвало, пока не исчез железный привкус во рту.
Катерины скоро не станет. Отец меня ненавидит. Я не знал, кто я, не знал, что мне делать. Мир словно перевернулся, я чувствовал слабость и тошноту, зная лишь одно – что бы я ни сделал, это приведет лишь к разрушениям. Я один был виноват. Во всем. Если бы я не лгал отцу, храня тайну Катерины…
Я заставил себя перевести дух, затем встал и снова бросился бежать.
Пока я бежал, запах лежащей в кармане вербены проник мне в ноздри. Сладкий, грубоватый, он пронесся по всему телу и, казалось, прочистил мозг, наполнив все тело живой энергией. Я свернул налево, на грунтовую дорогу, удивляясь, что выбрал именно этот путь, но впервые за несколько недель я был уверен в своих действиях.
Ворвавшись в офис, я увидел, что шериф Форбс спал сидя, положив ноги на стол. В камере громко храпел Иеремия Блэк, городской пьяница, по-видимому отсыпаясь после тяжелой ночи в салуне. Ноа, молодой полицейский, тоже клевал носом, сидя на деревянном стуле возле камеры.
– Вампиры! Вампиры в Веритас! – завопил я, привлекая к себе внимание шерифа Форбса и Иеремии.
– За мной! – приказал шериф, прихватывая дубинку и мушкет. – Ноа! – добавил он. – Бери фургон и следуй за нами.
– Есть, сэр, – сказал Ноа, вскакивая на ноги. Он снял с крючка дубинку и передал ее мне. В этот момент я услышал пронзительный звук и понял, что шериф Форбс снаружи бьет в тревожный колокол. Колокол звонил и звонил.
– Я хочу помочь. Пожалуйста, – заплетающимся языком попросил Иеремия, обеими рука-ми держась за решетку. Ноа отрицательно покачал головой и побежал по коридору, стуча баш-маками по бревенчатому полу. Я последовал за ним, а затем остановился, наблюдая, как он торопливо запрягает двух лошадей в длинный железный фургон.
– Поехали, – взяв кнут, нетерпеливо позвал Ноа.
Я запрыгнул на сиденье рядом с ним и смотрел, как он щелкает кнутом, заставляя лошадей с головокружительной скоростью галопом мчаться вниз по холму. На полном ходу мы въехали в город. Люди стояли возле своих домов в ночных одеяниях и спросонья терли глаза, некоторые уже запрягали лошадей в повозки и экипажи.
– Нападение на поместье Сальваторе! – снова и снова выкрикивал Ноа, пока не охрип. Я понимал, что должен ему помогать, но не мог. Ветер дул мне в лицо, а сердце терзал страх. Я слышал вдали конский топот, видел, как распахиваются двери, и все новые люди в ночных ру-башках хватаются за ружья, штыки и любое другое подвернувшееся под руку оружие. Проезжая мимо аптеки, я заметил, что она закрыта. Возможно ли, что Анна с Перл сейчас дома? Если да, то я должен как-то предупредить их.
– Нет.
Это слово так убедительно прозвучало в моем мозгу, будто отец сам прошептал мне его на ухо. Я должен делать то, что правильно для меня и для всего рода Сальваторе. Единственными людьми, чьи судьбы меня заботят, были отец и Дамон, и если с ними что-нибудь случится…
– Нападение на поместье Сальваторе! – срывая голос, закричал я.
– Нападение на поместье Сальваторе! – вторил мне Ноа, и его слова звучали как призыв. Я взглянул на небо. Луна выглядела тонким серпом, а облака не пропускали света звезд. И вдруг, как только мы поднялись на холм, я увидел ярко освещенный Веритас. Дом окружала по меньшей мере сотня людей, они кричали и размахивали факелами на ступеньках крыльца.
Пастор Коллинз, стоя на качелях, выкрикивал слова молитвы, несколько человек молились, стоя на земле на коленях. Неподалеку Онория Фелл громко рассказывала всем, кто хотел слушать, о демонах и покаянии. Старик Робинсон так размахивал факелом, что рисковал сжечь все поместье.
– Стефан! – позвала Онория, когда я выпрыгнул из фургона, не дожидаясь, пока он остановится. – Вам для защиты, – она протянула мне ветку вербены.
– Прошу прощения, – хриплым голосом извинялся я, при помощи локтей пробираясь сквозь толпу. Поднявшись по лестнице гостевого домика, я услышал сердитые голоса, доносившиеся из спальни.
– Я заберу ее! Мы уедем, и ты больше никогда нас не увидишь! – Голос Дамона был низ-кий и зловещий, как подступающий раскат грома.
– Неблагодарный! – взревел отец, и послышался отвратительный хруст. Я пролетел оставшиеся ступеньки и увидел Дамона, оседавшего на пол в дверном проеме. Из его виска сочилась струйка крови. Дверь треснула под тяжестью его тела.
– Дамон! – воскликнул я, падая рядом с братом на колени. Дамон попытался подняться на ноги. Я вздрогнул, увидев кровь, сочащуюся из его виска. Он повернулся ко мне, и в его глазах полыхнула злость.
Отец стоял с колом в руке.
– Спасибо, что привел шерифа, Стефан. Ты поступил правильно. В отличие от твоего бра-та.
Отец подошел к Дамону, и я затаил дыхание, ожидая нового удара. Но вместо этого он протянул Руку:
– Вставай, Дамон.
Дамон с силой оттолкнул протянутую руку, сам поднялся на ноги и тыльной стороной ладони вытер с головы кровь.
– Дамон, послушай меня, – продолжил отец, не обращая внимания на неприкрытую ненависть и отвращение, написанные на лице Дамона. – Вы были околдованы демоном… этой вашей Катериной. Но сейчас она исчезнет, и вы сможете стать на сторону добра. Я простил вас, но эти люди… – Отец жестом указал на бушующую под окном толпу.
– В таком случае, пусть меня лучше убьют, – прошипел Дамон и выбежал за дверь. Он больно задел меня плечом и побежал вниз по лестнице.
Из комнаты донесся страшный вопль.
– Шериф? – позвал отец, открывая дверь в спальню.
У меня перехватило дыхание. Там лежала Катерина, в кожаной маске на лице, со связанными руками и ногами.
– Она готова, – мрачно сказал шериф. – Мы унесем ее в фургон и внесем ее имя в список. Гилберт взял компас и сейчас обходит окрестности в поисках вампиров. До рассвета мы очистим город от этой напасти.
Катерина смотрела на меня отчаянными, умоляющими глазами. Но что я мог сделать? Она была потеряна для меня.
Я развернулся и побежал вниз по ступеням.

28.

– Настало время действовать, – сказал Дамон, когда мы добрались до границы между лесом и полем. Землю покрывал слой листьев, скрадывавший все звуки, даже те, что издают животные.
Уже несколько минут я напряженно думал, что можно предпринять, чтобы спасти Катерину, но тщетно. Мы могли только, помолившись за Анну и Перл, вступить в открытый бой и по-пытаться освободить Катерину. Это было невероятно опасно, но другого выхода не было.
– Да, – ответил я, стараясь придать голосу уверенность, которой я не чувствовал. – Ты го-тов?
Не дожидаясь ответа, я проворно выбрался из леса и пополз на звук доносившихся издали сердитых криков. Я уже видел очертания поместья. Дамон полз рядом. Внезапно мы увидели, как из гостевого домика вырвался столб огня. Я вскрикнул, а Дамон просто молча глянул на меня.
В эту минуту раздался резкий возглас Джонатана Гилберта:
– Нашел еще одного!
Я подполз ближе к краю леса и увидел, как Джонатан швырнул в сторону полицейского фургона Генри из таверны. Ноа схватил его за одну руку, а незнакомый мне полицейский – за другую. Джонатан, нахмурившись, смотрел на свой компас.
– Проткните его колом! – сказал он. Полицейский замахнулся и всадил штык прямо в сере-дину груди Генри. Хлынула кровь, ночной воздух пронзил страшный крик. Генри тяжело упал на колени, расширившимися глазами глядя на штык, торчавший из его тела. Я посмотрел на Дамона, и мы оба поняли, что нельзя терять ни минуты. Дамон закусил губу. Я знал, что в этом деле мы с ним заодно. Несмотря на то что каждый из нас часто поступал по-своему, в решающие моменты мы всегда думали одинаково. Может быть, эта способность понимать друг друга без слов спасет и нас, и Катерину..
– Вампиры! – закричал я из-за деревьев.
– Мы поймали одного! Сюда! – крикнул Дамон. Двое стражников тотчас же отпустили Генри и, вскинув ружья, бросились к нам.
– Туда! – выпалил Дамон, показывая вглубь леса, когда те подбежали поближе. – Там муж-чина. Мы видели только его тень, но он пытался наброситься на моего брата.
В качестве иллюстрации Дамон показал им рану на моей шее, из которой лилась кровь, собираясь в лужицу над ключицей. Я совсем позабыл, что Катерина меня укусила, и теперь с удивлением нащупал ранку рукой. Казалось, это было в другой жизни.
Полицейские переглянулись и коротко кивнули.
– Вам, парни, не следует находиться здесь без оружия. У нас есть кое-что в фургоне, – крикнул Ноа перед тем, как углубиться в лес.
– Отлично, – еле слышно сказал Дамон, – пошли. И если ты подведешь меня, я тебя убью, – добавил он, бросаясь к фургону. Я не отставал от него, двигаясь лишь благодаря адреналину.
Добежав до неохраняемого фургона, мы услышали доносящиеся оттуда слабые стоны. Дамон ударом ноги распахнул дверь и запрыгнул внутрь. Я последовал за ним, и меня чуть не вы-рвало от едкого запаха. Внутри пахло кровью, дымом и вербеной. У стен извивались тела, но из-за непроглядной тьмы невозможно было определить, были ли это вампиры, люди или и те и другие.
– Катерина! – шепотом позвал Дамон, опускаясь на колени и грубо касаясь всех тел по очереди, пытаясь отыскать ее.
– Стефан? – позвал из угла слабый голос, и я заставил себя не броситься туда, не плюнуть в сторону этого голоса, не смотреть в подлые глаза, не сказать ей, что она получает то, что заслужила.
– Дамон? – голос затих.
– Катерина! Я здесь, – прошептал Дамон, пробираясь в дальний угол фургона. Я продолжал стоять как приклеенный. Когда глаза привыкли к темноте, я начал видеть то, чего не видел и в самых кошмарных из своих снов. На полу лежала почти дюжина тел, и в некоторых из них я узнавал жителей нашего города: Генри, еще нескольких завсегдатаев салуна, и даже доктора Джейнса. Из некоторых тел торчали колья, на лица других были надеты маски, руки и ноги третьих оказались связаны, а на губах застыл немой крик ужаса. Некоторые лежали так, как будто уже умерли. Это зрелище изменило меня, изменило все. Сорвав с головы шляпу, я рухнул на колени и стал молиться – Богу или любому, кто меня услышит, – чтобы их спасли. Я вспомнил плач Анны, похожий на писк маленького котенка, вспомнил унылый страх в глазах Перл… Согласен, им нельзя жить здесь, но как мог отец допустить такое безжалостное обращение? Никто не заслуживает такой смерти, даже чудовища. Почему им показалось недостаточным просто вы-гнать их из города?
Дамон опустился на колени, и я поспешно последовал его примеру. Катерина лежала на спине со связанными руками и ногами. Вероятно, веревку обработали вербеной, потому что на тех местах, где она соприкасалась с кожей, виднелись ужасные ожоги. Лицо ее покрывала кожаная маска, а волосы были перепачканы засохшей кровью.
Не желая прикасаться к ней и даже смотреть на нее, я отпрянул, а Дамон стал отвязывать маску. Она была снята, и я не мог отвести взгляда от зубов Катерины, от ее клыков, не мог не замечать ее истинной природы, очевидной, как никогда прежде. Но Дамон глядел на нее будто в трансе. Нежно убрав волосы с ее лица, он медленно наклонился и поцеловал ее в губы.
– Спасибо, – просто сказала Катерина. Вот и все. Глядя на них, на то, как ее пальцы гладят его волосы, на то, как он плачет у нее на груди, я понял, что это настоящая любовь. Они все смотрели друг другу в глаза, а я, вынув из кармана нож, постарался осторожно перерезать опутывающие ее веревки. Я действовал медленно и аккуратно, понимая, что любой дополнительный контакт с ядом вызовет еще большую боль.
– Быстрее! – прошептал Дамон, сидя на корточках и наблюдая за моей работой.
Я освободил одну руку, затем другую. Катерина прерывисто вздохнула и подвигала плеча-ми вверх-вниз, будто желая убедиться, что они еще могут шевелиться.
– Помогите! – воскликнула худая бледная женщина, которую я не узнал. Ее затолкали в самый конец фургона.
– Мы вернемся, – сквозь зубы солгал я. Мы не вернемся. Дамону с Катериной нужно бежать, а мне… Я должен был помочь им.
– Стефан? – тихим голосом позвала Катерина, пытаясь подняться на ноги. Дамон кинулся к ней, чтобы поддержать слабое тело.
Вдруг я услышал возле фургона звук шагов.
– Побег! – крикнул один из охранников. – Нужно вызвать подкрепление. Фургон взломан!
– Бегите! – Я подтолкнул Дамона с Катериной в противоположном охраннику направлении.
– Никакого побега! Все чисто! – выпрыгивая из фургона, крикнул я в темноту в надежде, что мне поверят.
Прежде чем услышать звук выстрела, я увидел пороховой взрыв. Громкий вопль разорвал ночной воздух, за ним последовал еще один гулкий выстрел. С сердцем, бьющимся в горле, я побежал во-круг фургона, заранее зная, что я там увижу.
– Дамон! – закричал я. Он лежал на земле, и кровь текла из его живота. Сорвав с себя рубашку, я приложил ее к ране, чтобы остановить кровотечение. Я знал, что это было бесполезно, но продолжать прижимать ткань.
– Не закрывай глаза, брат. Побудь со мной.
– Нет… Катерина… спаси ее… – прохрипел Дамон, и его голова упала на влажную землю. Я дикими глазами посмотрел в сторону леса. Оттуда бежали двое охранников, а за ними Джонатан Гилберт.
Я встал, и тотчас же мое тело наткнулось на острый, рвущий, мучительный удар пули. Я почувствовал, как разрывается на куски грудная клетка, как в ней свистит холодный воздух, и упал на спину прямо на тело брата. В последний раз я открыл глаза и посмотрел вверх, на луну, а потом все погрузилось во тьму.

30.

Дамон собирался умереть в одиночестве, а у меня еще оставалось одно незаконченное дело. Покинув каменоломню, я направился обратно в поместье. В лесу пахло дымом, и листья уже начали опадать. Они хрустели под моими поношенными башмаками, а я вспоминал, как мы с Дамоном в детстве играли в прятки. Хотел бы я знать, остались ли у него какие-нибудь сожаления или он, как и я, чувствовал только опустошение. Еще я думал о том, можем ли мы, учитывая нашу новую сущность, встретиться с ним в раю.
Я пошел к дому. Обуглившиеся бревна гостевого домика напоминали обгоревший скелет. Несколько статуй вокруг лабиринта были разбиты, на некогда пышной лужайке валялись обломки факелов и другой мусор. Но на крыльце главной усадьбы горел свет, а внизу стояла запряженная коляска.
Обойдя дом сзади, я услышал доносящиеся с веранды голоса и мгновенно нырнул под живую изгородь. Под прикрытием листвы я на четвереньках полз вдоль стены, пока не добрался до ниши с окном, выходившим на веранду. Присмотревшись, я разглядел силуэт отца. Единственная свеча едва освещала помещение, но я увидел, что Альфреда нет на привычном месте у двери, где он всегда сидел, встречая гостей. Я подумал о том, не убит ли кто-нибудь из слуг.
– Еще бренди, Джонатан? С вербеной. Не то чтобы нам было о чем беспокоиться, – донесся из-за дверей голос отца.
– Спасибо, Джузеппе. И спасибо, что пригласили меня. Я так понимаю, что вам есть что сказать, – мрачно ответил Джонатан, принимая стакан. Я сопереживал ему всем сердцем, глядя на его обеспокоенное лицо, ведь ему пришлось узнать правду о Перл.
– Да, благодарю вас, – сказал отец, отмахиваясь от этой мысли. – Я считаю чрезвычайно важным закрыть эту печальную главу в истории города. Есть одна вещь, которую я хочу сделать для своих сыновей. После всего, что произошло, я не допущу, чтобы о Сальваторе говорили как о сторонниках демонов, – отец откашлялся. – Итак, группа приверженцев Союза атаковала военный лагерь Конфедерации, и произошла битва под Виллоу Крик, – звучно начал он, будто рассказывал историю.
– А Стефан и Дамон укрылись в лесу, пытаясь оказать помощь в поимке дезертиров, и… – подхватил Джонотан.
– И были убиты так же, как трагически погибли двадцать три мирных жителя, отдавшие жизнь за свою страну и свои убеждения. Конфедерация одержала победу, но заплатила за нее жизнями ни в чем не повинных людей, – закончил отец, повысив голос, будто убеждая себя в правдивости своей истории.
– Хорошо. Я поговорю с Хагерти о создании монумента, который увековечит эту ужасную страницу в нашей истории, – пробормотал Джонатан.
Я приподнялся на коленях, заглядывая в окно. Я видел, как отец удовлетворенно закивал, и холод сковал мои жилы. Так вот какой была официальная версия моей смерти: я был убит шайкой обезумевших солдат. Теперь я понимал, что просто обязан поговорить с отцом. Он должен узнать всю правду, узнать, что мы с Дамоном не были сторонниками демонов, узнать, что проблему можно было решить и без кровопролития и жестокости.
– Но, Джузеппе?.. – вновь заговорил Джонатан, сделав большой глоток из стакана.
– Слушаю, Джонатан.
– Это был миг триумфа. Вампиры уничтожены, их тела обратились в прах. Мы сожгли нечисть в церкви, избавив город от проклятия, и оно никогда не вернется. Был трудный выбор, был героизм, и мы победили. И этим город во многом обязан вам, – уверенно и безапелляционно провозгласил Джонатан.
Отец снова кивнул и, осушив стакан, поднялся.
– Спасибо, – сказал он, протягивая руку. Я наблюдал, как двое мужчин пожимают друг другу руки, а затем Джонатан растворился в темноте. Через минуту я услышал звук отъезжаю-щей коляски. Ползком выбравшись из-под живой изгороди, я встал, услышав хруст в коленях, и вошел в дверь дома, который когда-то был моим.

32.

Покидая поместье, я сначала шел, потом бежал по грунтовой дороге к городу. Ноги едва касались земли. Я бежал все быстрее, но дыхание оставалось таким же ровным. Я чувствовал, что мог бы бежать бесконечно, и мне этого хотелось, потому что каждый шаг уносил меня все дальше и дальше от кошмара, свидетелем которого я стал.
Я пытался не думать, пытался заблокировать все воспоминания. Я сосредоточился на том, как мои ноги легко касаются земли, когда я их переставляю. Я заметил, что даже в темноте мог разглядеть слабый след тумана на нескольких оставшихся на деревьях листьях. Я мог расслышать дыхание белок и кроликов, носящихся по лесу. И повсюду мне чудился запах железа. Когда я добрался до города, грунтовое покрытие сменил булыжник. Казалось, мне совсем не потребовалось времени, чтобы попасть в город, хотя обычно подобный путь занимал у меня не меньше часа. Я замедлили бег и остановился. Глазам было больно смотреть по сторонам. Городская площадь выглядела не так, как обычно. В грязи, между булыжниками, копошились насекомые. Со стен особняка Локвуда осыпалась краска, хоть он и был построен всего несколько лет назад. Во всем чувствовались ветхость и упадок.
Надо всем этим царил запах вербены. Он был везде. Но он уже не казался мне приятным, он был удушливым, и от него меня тошнило, и кружилась голова. Единственным запахом, который можно было противопоставить надоедливому аромату, был крепкий запах железа.
– Я глубоко вдохнул, откуда-то зная, что этот запах – единственное лечение от слабости, вызванной вербеной. Каждая клеточка моего тела кричала о том, что я должен найти его источник и подпитаться им. Я хищно огляделся, глазами просканировав пространство от салуна до рынка в конце квартала. Ничего.
Я снова понюхал воздух и понял, что запах – восхитительный, ужасный, убийственный запах – доносится откуда-то поблизости. Оглядевшись, я увидел Элис, хорошенькую молодую барменшу из таверны, и затаил дыхание. Она нетвердым шагом шла по улице, что-то напевая себе под нос, очевидно попробовав виски, который всю ночь подавала клиентам. Ее волосы полыхали рыжим пламенем, оттеняя бледную кожу. От нее пахло чем-то теплым и сладким, смесью железа с деревом и табаком.
Она станет моим лекарством.
Я укрылся в тени деревьев, окаймлявших улицу. Меня поражало обилие громких звуков, издаваемых Элис. Ее пение, ее дыхание, каждый ее шаг – мои уши отмечали все, и я не мог понять, как она умудрялась не перебудить всех в этом городе.
Наконец она подошла так близко, что я мог коснуться ее волос. Я схватил ее за бедра, она ахнула от неожиданности.
– Элис, – собственный голос гулким эхом отдавался в моих ушах. – Это я, Стефан.
– Стефан Сальваторе? – Ее изумление на глазах сменилось страхом. – Но вы умерли.
Я чувствовал запах виски в ее дыхании, видел ее белую шею с голубыми венами и едва не терял сознания. Но я не коснулся ее зубами. Не сейчас. Я наслаждался тем, что чувствую ее в своих объятиях; сладостное облегчение, которого я страстно желал, было у меня в руках.
– Ш-ш, – прошептал я, – все будет хорошо. Я позволил своим губам коснуться белой кожи, восхищаясь ее сладостью и ароматом. Предвкушение было столь острым, что скоро я уже не мог сдерживаться: оскалившись, я вонзил зубы в ее шею. Ее кровь промчалась по моим зубам, по моим деснам, хлынула в мое тело, неся вместе с теплом жизненную силу. Я не мог насытиться и остановился, лишь когда Элис безвольно обмякла в моих руках, и ее сердце стало биться медленно и глухо. Я вытер губы и посмотрел на бесчувственное тело, восхищаясь своей работой: две аккуратные дырочки в шее, не больше нескольких миллиметров в диаметре.
Она еще не умерла, но я знал, что теперь это дело времени.
Перекинув Элис через плечо и не чувствуя ее веса, как до этого не чувствовал, что мои ноги касаются земли, я побежал через город в лес, возвращаясь к каменоломне.

34.

Я удовлетворенно наблюдал, с каким вожделением пьет Дамон, как первые неуверенные глотки становятся все более жадными, как он все глубже зарывается лицом в шею Элис. И чем белее становилось почти безжизненное тело жертвы, тем ярче расцветал здоровый румянец на щеках Дамона.
Когда Дамон допил последние капли, я вышел из хижины и с удивлением осмотрелся. Еще прошлой ночью местность казалась мне необитаемой, но теперь я понимал, что она наполнена жизнью: запахами живущих в лесу зверей, хлопаньем птичьих крыльев над головой, биением наших с Дамоном сердец. Это место, как и весь мир, было полно возможностей. Заметив, как сияет в лунном свете мое кольцо, я поднес его к губам. Катерина подарила мне вечную жизнь. Отец всегда хотел, чтобы мы поняли, в чем наша сила, и нашли свое место в мире. Я сделал это, хоть он так и не смог этого принять.
Я глубоко вдохнул и почувствовал, как ноздри заполняет медный запах крови. Оглянувшись, я увидел, что Дамон вышел из хижины. Он стал как будто выше и сильнее, чем был не-сколько минут назад. На его среднем пальце я заметил такое же кольцо.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я, ожидая, что он увидит все, что видел я.
Дамон отвернулся от меня и направился к пруду. Встав на колени, он зачерпнул воду и поднес ее ко рту, смывая с губ остатки крови.
Я присел на краю пруда рядом с ним.
– Разве это не поразительно? – воскликнул я. – Огромный новый мир, и он весь наш, навсегда!
Голова шла кругом. Мы с Дамоном никогда не постареем. Никогда не умрем.
– Твоя правда, – Дамон говорил медленно, как будто на незнакомом языке.
– Мы будем познавать его вместе. Только подумай! Мы можем поехать в Европу, исследовать весь мир, мы уедем прочь из Виргинии, подальше от воспоминаний… – Я взял его за плечо.
Дамон дико посмотрел на меня. Внезапно испугавшись, я сделал шаг назад. В нем что-то изменилось, что-то чужое появилось в его темных глазах.
– Теперь ты счастлив, братишка? – насмешливо фыркнул Дамон.
Я шагнул к нему.
– Неужели ты предпочел бы умереть вместо того чтобы иметь в своем распоряжении целый мир? Ты должен быть мне благодарен!
Ярость сверкнула в его глазах.
– Благодарен тебе? Я никогда не просил превращать свою жизнь в ад, из которого я не смогу вырваться, – выкрикнул он, и каждое его слово звучало как плевок. Внезапно он так сильно прижал меня к себе, что я задохнулся. – Послушай меня, братишка, – прошептал он прямо мне в ухо. – Раз уж мы будем вместе целую вечность, я постараюсь, чтобы она превратилась для тебя в пытку, – с этими словами он отпустил меня и помчался в сторону темного леса.
Как только его силуэт растворился в черной тени деревьев, над лесом поднялась одинокая ворона. Испустив жалобный крик, она улетела прочь. И я внезапно остался совсем один в мире, еще недавно сулившем бесчисленные возможности.
Пытаясь воссоздать тот миг, когда я поддался Силе и разрушил отношения с Дамоном, я представляю себе одну лишь секунду тишины. В эту секунду Дамон поворачивается, наши глаза встречаются, и мы обретаем взаимопонимание.
Но тишины не было, и никогда больше не будет. Теперь меня постоянно преследует шорох лесных зверей, учащенное дыхание живых существ, почуявших опасность, трепет останавливающегося сердца. Еще я слышу свои мысли, которые ворочаются и сталкиваются, друг с другом, как океанские волны.
И я жалею о том, что был так слаб, когда Катерина смотрела мне в глаза. О том, что вернулся, чтобы поговорить с отцом. О том, что заставил Дамона пить кровь.
Но я сделал это. Отголоски всех моих ошибочных решений волочатся за мной, словно мантия, которая с годами становится все более темной, приобретая множество разных оттенков. И я должен жить и расплачиваться за свои проступки вечно.