2.

На следующий день я уже сидел на жестком бархатном стуле с низкой спинкой в гостиной Картрайтов. Каждый раз, когда, пытаясь устроиться поудобнее, я ерзал на твердом сиденье, я чувствовал на себе пристальные взгляды миссис Картрайт, Розалин и их служанки, как будто я был портретом в музее или персонажем спектакля, разыгрываемого в гостиной. Да и вся комната напоминала мне декорации к пьесе, она едва ли годилась для того, чтобы расслабиться или хотя бы пообщаться. Первые пятнадцать минут моего визита мы напряженно говорили о погоде, о недавно открывшемся в городе новом магазине и о войне.
Потом воцарилась тишина, прерываемая лишь щелканьем вязальных спиц служанки. Я снова взглянул на Розалин, пытаясь найти в ее облике что-нибудь, достойное комплимента. У нее было приятное лицо с ямочкой на подбородке, мочки ее ушей были маленькие и удивитель-но симметричные. А те полсантиметра лодыжки, которые выглядывали из-под подола платья, свидетельствовали о тонкой кости.
Внезапно я почувствовал резкую боль в ноге. Я вскрикнул и посмотрел вниз. Крошечная, медного цвета собака размером с крысу вонзила острые зубы мне в щиколотку.
– О, это Пенни. Пенни просто здоровается, не так ли? – проворковала Розалин, поднимая на руки крохотную собачонку. Та уставилась на меня, продолжая скалиться. Я, как мог, отодви-нулся на стуле.
– Она, ммм, очень милая, – пробормотал я, не понимая, какой смысл держать такую ма-ленькую собаку. Предполагается, что собаки – это компаньоны, которые могут сопровождать вас, допустим, на охоте, а не сочетающаяся с мебелью деталь интерьера.
– Милая, не правда ли? – Розалин восторженно подняла глаза. – Она – мой лучший друг, и я должна сказать, что боюсь выпускать ее из дому из-за всех этих ужасных слухах о гибели жи-вотных!
– Сказать по правде, Стефан, мы так напуганы! – подхватила миссис Картрайт, проводя руками по корсажу темно-синего платья. – Мне не нравится этот мир, где нам, женщинам, страшно даже выйти на улицу.
– Надеюсь, что бы это ни было, оно не нападет на нас. Иногда мне даже в светлое время суток страшно ступить за порог, – пожаловалась Розалин, крепко прижимая к груди Пенни. Со-бачонка взвизгнула и соскочила с ее коленей. – Я умру, если с Пенни что-нибудь случится!
– Уверен, что все обойдется. В конце концов, нападения случаются на фермах, а не в горо-де, – сказал я, чтобы ее успокоить, правда, скорее из вежливости.
– Стефан? – визгливый голос миссис Картрайт напомнил мне, как она с наигранным воз-мущением отчитывала нас с Дамоном за перешептывания в церкви. Лицо ее сморщилось в гри-масу, словно она только что съела лимон. – Не кажется ли вам, что Розалин сегодня особенно хороша?
– О, да, – солгал я.
На Розалин было унылое коричневое платье, сливавшееся с ее бесцветными волосами. Рас-пущенные локоны спадали на костлявые плечи. Одежда Розалин резко контрастировала с убран-ством гостиной, обставленной дубовой мебелью и гобеленовыми стульями, сияющий деревян-ный пол которой устилали темные восточные ковры. Из дальнего угла с портрета над мраморным камином на меня неотрывно и строго смотрело угловатое лицо мистера Картрайта. В отличие от своей жены, краснолицей дамы с избыточным весом, мистер Картрайт был мертвенно-бледным и худым и выглядел даже немного устрашающе. Он напоминал стервятника, одного из тех, что мы видели прошлым летом над полем боя. По сравнению со своими родителями Розалин была просто красавицей.
Щеки Розалин запылали. Я снова заерзал на стуле, вспомнив о коробочке в заднем карма-не. Прошлой ночью, не в силах уснуть, я, наконец, взглянул на кольцо и сразу его узнал. Изум-руд, окруженный бриллиантами, творение искуснейших мастеров Венеции; его носила моя мать до самого дня своей смерти.
– Итак, Стефан, как насчет розового? – Вопрос Розалин вернул меня к реальности.
– Что, простите? – растерянно переспросил я.
Миссис Картрайт раздраженно посмотрела на меня.
– Розовый, для званого обеда на следующей неделе. Так мило со стороны вашего отца уст-роить этот обед, – сказала Розалин, смущенно уставившись в пол.
– Думаю, розовый будет смотреться восхитительно. Вы будете прекрасны, что бы ни наде-ли, – проговорил я ненатуральным голосом, словно актер, читающий сценарий с листа. Миссис Картрайт одобрительно заулыбалась. Собачонка подбежала к ней, подпрыгнула и улеглась на подушку рядом с хозяйкой. Миссис Картрайт стала ее поглаживать.
Внезапно комната наполнилась жаром и влагой. У меня закружилась голова от приторных, не сочетающихся между собой ароматов духов миссис Картрайт и Розалин. Я украдкой взглянул на антикварные часы в углу. Я пробыл здесь всего пятьдесят пять минут, но они показались мне пятьюдесятью пятью годами.
Я поднялся на подкашивающиеся ноги.
– Было очень приятно навестить вас, миссис и мисс Картрайт, но мне бы не хотелось отнимать у вас остаток дня.
– Благодарю вас, – не вставая, резко кивнула миссис Картрайт. – Мейзи вас проводит, – сказала она, указав подбородком на дремавшую над вязаньем служанку.
Выбравшись из дома, я вздохнул с облегчением. Прохладный воздух остудил мою разгоря-ченную кожу. Я отпустил кучера и был рад этому, надеясь, что голова прояснится, пока я буду идти две мили до дома. Солнце уже садилось за горизонт, и в воздухе повис тяжелый запах жасмина и жимолости. Взобравшись на холм, я посмотрел на Веритас. Вдоль дороги, ведущей к парадному входу, цвели лилии в больших клумбах. Белые колонны веранды отсвечивали оранжевым в лучах заходящего солнца, вдали сверкала зеркальная поверхность пруда, и слышно было, как возле помещений для прислуги играют дети. Здесь был мой дом, и я любил его.
Но я не мог даже в мыслях разделить его с Розалин. Засунув руки в карманы, я со злостью пнул камень, валявшийся на повороте дороге.
Подойдя к началу подъездной аллеи, я остановился. У въезда в поместье стояла незнакомая карета. У нас редко бывали посетители, и я с любопытством наблюдал, как седовласый кучер спрыгнул со своего места и распахнул дверцу. Наружу ступила прекрасная бледная женщина с каскадом темных вьющихся волос. На ней было развевающееся белое платье, перехваченное на тонкой талии лентой персикового цвета. Персиковая шляпка в тон венчала голову незнакомки, скрывая ее глаза.
Будто почувствовав, что я ее рассматриваю, женщина обернулась. Я задохнулся от неожиданности. Она была более чем прекрасной, она была неземной. Даже на расстоянии двадцати шагов я видел, как мерцали ее глаза, как изгибались в нежной улыбке губы. Ее тонкие пальцы коснулись ожерелья с камеей на шее, и я невольно повторил этот жест, представляя, что это ее маленькая рука касается моей кожи.
Она снова обернулась, и из экипажа, расправляя юбки, вышла еще одна женщина, должно быть, служанка.
– Привет! – окликнула меня незнакомка.
– Привет, – ответил я хрипло, с каждым вдохом ощущая головокружительную смесь запахов лимона и имбиря.
– Меня зовут Катерина Пирс. А вас? – игриво спросила она. Это прозвучало так, будто она знала, что от ее красоты у меня пропал дар речи. Я не знал, обидеться ли мне или, наоборот, по-благодарить ее за инициативу.
– Катерина, – медленно проговорил я, запоминая.
Отец, помнится, рассказывал мне историю, услышанную от неблизкого знакомого из Ат-ланты. Семья его соседей погибла при пожаре во время осады города генералом Шерманом, вы-жила только шестнадцатилетняя девушка, у которой теперь не осталось родных. Отец сразу же предложил поселить девушку у нас в домике для гостей. Вся история звучала загадочно и романтично, и по глазам отца я видел, насколько его захватила идея стать благодетелем юной сироты.
– Да, – сказала она, и в ее глазах заплясали чертики. – А вы…
– Стефан, – быстро ответил я. – Стефан Сальваторе, сын Джузеппе. Мне очень жаль, что вашу семью постигла такая трагедия.
– Благодарю вас, – сказала она, и ее глаза сразу потемнели и подернулись грустью. – И благодарю вас с вашим батюшкой за то, что приютили меня и мою служанку Эмили. Не знаю, что бы мы без вас делали.
– Да, конечно, – я вдруг почувствовал себя ее покровителем. – Вы будете жить в домике для гостей. Позвольте, я покажу.
– Мы справимся сами. Спасибо, Стефан Сальваторе. – Катерина последовала за кучером, который понес ее большой сундук к маленькому домику, стоявшему отдельно от главной усадьбы. Затем она обернулась и посмотрела на меня. – Или мне следует называть Вас Стефан-Спаситель? – Она подмигнула и развернулась на каблучках.
Я наблюдал, как она идет навстречу закату, и служанка следует за ней по пятам. Я сразу понял, что моя жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.

4.

В тот день я так и не пошел к Картрайтам. Обшарив все кусты, я опрометью бросился на-зад, в поместье, приходя в ужас при мысли, что Катерину мог утащить в лес кто-то неведомый; возможно даже, то самое существо, которое держало в страхе все окрестные плантации.
Однако, примчавшись домой, я обнаружил ее на веранде. Держа в руке стакан лимонада, Катерина раскачивалась на качелях и болтала со своей служанкой. Ее кожа была бледной, а взгляд – спокойным и умиротворенным, будто бы она никогда в жизни не бегала. Как ей удалось добраться сюда так быстро? Я собрался было подойти и спросить, но передумал. Не хотелось бы выглядеть сумасшедшим, который излагает свои безумные мысли.
В этот миг Катерина взглянула на меня и, прикрывая рукой глаза от солнца, спросила с деланным удивлением:
– Вернулись так скоро?
Я молча кивнул, а она соскользнула с качелей и скрылась в гостевом домике.
Воспоминания о ее улыбающемся лице преследовали меня и на следующий день, когда я все же заставил себя нанести визит Розалин. Было даже хуже, чем в первый раз. Миссис Картрайт сидела на кушетке прямо возле меня, и, стоило мне пошевелиться, ее глаза начинали сиять надеждой, что я сию секунду достану кольцо. Я с трудом выдавил из себя несколько вопросов: как себя чувствует ощенившаяся в июне Пенни, как поживают ее щенки, как продвигаются дела у Онории Фелл, городской портнихи, которая шьет Розалин розовое платье. Но как бы я ни старался обмануть себя, на самом деле я хотел только одного: извинившись, уйти и провести оста-ток дня с Катериной.
В конце концов я что-то пробормотал о том, что не хотелось бы возвращаться одному в темноте. Если верить Роберту, произошло еще три нападения на животных, включая лошадь Джорджа Брауэра, убитую прямо возле аптеки. Я чувствовал себя почти виноватым, когда миссис Картрайт провожала меня прямо до экипажа, как если бы мне предстояло пойти на войну, а не проехать три мили до дома.
Добравшись до поместья, я с упавшим сердцем обнаружил отсутствие Катерины. Я уже со-брался было развернуться и пойти в конюшню расчесать Мезанотт, но тут услышал сердитые голоса, доносившиеся из открытых окон кухни главной усадьбы.
– Мой сын не посмеет ослушаться меня! Ты вернешься и займешь свое место в строю! – Это говорил отец, и его итальянский акцент был очень заметен, как всегда, когда он бывал сильно расстроен.
– Мое место здесь. Армия не для меня. Что плохого в том, что я поступаю так, как сам считаю нужным? – отвечал второй голос, уверенный, гордый и в то же время рассерженный.
Дамон.
Когда я вошел в кухню и увидел брата, сердце мое забилось сильнее. Дамон был мне самым близким другом, человеком, которого я почитал больше всех на свете, даже больше, чем отца, хотя никогда не решился бы признаться в этом вслух. Я не видел его с прошлого года, с тех пор, как он вступил в армию генерала Грума. Он, казалось, стал выше, волосы его потемнели, а кожа на шее загорела и покрылась веснушками.
Я крепко обнял его, радуясь, что вовремя вернулся. Брат с отцом никогда не ладили, и их ссоры порой доходили до драки.
– Братишка! – Он похлопал меня по спине и тут же высвободился из моих объятий.
– Мы не закончили, Дамон, – предупредил отец, отправляясь в свой кабинет.
Дамон повернулся ко мне.
– Вижу, отец не изменился, такой же, как всегда.
– Не такой уж он плохой, – мне всегда было неловко плохо говорить об отце, даже сейчас, когда я злился на него из-за вынужденной помолвки с Розалин. – Ты только что вернулся? – спросил я, меняя тему разговора.
Дамон улыбнулся. Вокруг его глаз появились тоненькие морщинки, незаметные для тех, кто знал его хуже, чем я.
– Час назад. Не мог же я пропустить объявление о помолвке своего младшего брата, не правда ли? – спросил он с легким сарказмом в голосе. – Отец рассказал мне. Кажется, на тебя возложена обязанность продолжить род Сальваторе. Только подумай, на бал Основателей ты придешь уже женатым!
Я обмер. Я и забыл о бале. Он был главным событием года, и отец вместе с шерифом Форбсом и мэром Локвудом готовили его месяцами. Частично бал устраивался с целью благотворительности на военные нужды, частично для того чтобы люди имели возможность насладиться последним вздохом уходящего лета, а в основном – для того чтобы лидеры города могли поте-шить свое тщеславие. В любом случае, бал Основателей всегда был одной из моих любимых городских традиций. Сейчас же я ожидал его с ужасом.
Дамон, вероятно, почувствовал мое состояние, потому что принялся копаться в своем брезентовом рюкзаке, грязном и, кажется, испачканном в крови. Наконец, он извлек большой, бес-форменный кожаный мяч, намного большего размера и более продолговатый, чем бейсбольный.
– Сыграем? – сказал он, перебрасывая мяч с одной ладони на другую.
– Что это? – спросил я.
Футбольный мяч. Мы с ребятами играем, когда выпадает свободная минутка между боями. Тебе это пойдет на пользу. Хоть не будешь таким бледным. Мы же не хотим, чтобы ты раскис, – он так похоже сымитировал голос отца, что я не мог не рассмеяться.
Дамон вышел на улицу; я последовал за ним, стягивая на ходу льняной пиджак. Солнечный свет вдруг стал теплее, трава – мягче, все вокруг показалось лучше, чем еще минуту назад.
– Лови! – крикнул Дамон, застав меня врасплох. Я успел поднять руки и поймать мяч на уровне груди.
– А мне можно поиграть? – вдруг спросил женский голос.
Катерина. Одетая в скромное летнее платье-рубашку сиреневого цвета, с волосами, забранными в пучок на затылке. Я заметил, как идеально подходит к ее темным глазам блестящее голу-бое ожерелье с камеей, покоящееся во впадинке на шее, и представил себе, как, охватив пальца-ми нежные ладони, целую ее белое горло.
Я заставил себя оторвать от нее взгляд.
– Катерина, это мой брат Дамон. Дамон, познакомься с Катериной Пирс. Она гостит у нас, – напряженно проговорил я, глядя то на него, то на нее и пытаясь оценить реакцию Дамона.
Глаза Катерины смеялись, как будто ее невероятно забавляла моя церемонность. Дамон реагировал так же.
– Дамон, должна вам сказать, что вы такой же душка, как ваш брат, – сказала Катерина с преувеличенным южным акцентом. Несмотря на то, что это была расхожая фраза, которую могла бы произнести любая местная девчонка в разговоре с мужчиной, в устах Катерины она про-звучала слегка издевательски.
– Это мы еще посмотрим. – Дамон улыбнулся. – Ну как, братишка, позволим девушке сыграть?
– Я не знаю. А какие правила? – спросил я, вдруг почувствовав себя неуверенно.
– Да кому они нужны, эти правила? – сказала Катерина, широко улыбнувшись и мимоходом обнажив свои крепкие, идеально белые зубы. – Думаю, я все равно играю жестче.
В один прыжок она выхватила у меня мяч. Как и накануне, ее руки были холодны как лед, несмотря на жару. От ее прикосновения я ощутил во всем теле небывалый прилив энергии.
– Проигравший чистит моих лошадей! – прокричала она, и ветер разметал ее волосы.
Дамон посмотрел, как она бежит, затем сказал мне:
– Вот девушка, которая хочет, чтобы ее догоняли.
С этими словами Дамон оттолкнулся от земли и побежал. Его мощное тело неслось вниз по склону прямо к пруду.
Через секунду я тоже побежал, чувствуя, как свистит в ушах ветер. «Я догоню вас!» – во-пил я. Я выкрикивал эту фразу много раз, когда мне было восемь, и я играл с девочками своего возраста, но сейчас я чувствовал, что ставки в этой игре высоки, как никогда прежде в моей жизни.

6.

Погода не изменилась, и в день званого обеда воздух оставался горячим и влажным. Я под-слушал, как слуги на кухне судачили о том, что странная безветренная погода стояла из-за про-исков нечистой силы, убивавшей животных. Но разговоры о злых духах не помешали людям съехаться со всего графства в Гранж-Холл, чтобы выразить поддержку Конфедерации. Кареты подъезжали одна за другой и, не притормаживая, давали задний ход, чтобы убраться с дороги, освобождая путь другим экипажам.
– Стефан Сальваторе! – услышал я, выходя вслед за отцом из экипажа. Ступив на землю, я увидел Эллен Эмерсон с дочерью Дейзи, прогуливающихся рука об руку в сопровождении двух служанок. Сотни фонарей освещали каменные ступени, ведущие к белым деревянным дверям, кареты выстроились вдоль изогнутой подъездной аллеи. Изнутри доносились звуки вальса.
– Миссис Эмерсон. Дейзи, – я склонился в глубоком поклоне. Дейзи ненавидела меня с самого детства, с тех пор, как Дамон подговорил меня столкнуть ее в Ивовый ручей.
– Это же великолепные леди Эмерсон! – воскликнул отец, галантно кланяясь. – Благодарю вас обеих за то, что пришли на этот скромный ужин. Так приятно увидеть всех горожан вместе. Сегодня мы должны держаться друг друга, как никогда прежде, – сказал отец, глядя в глаза Эллен Эмерсон.
– Стефан, – повторила Дейзи, с нетерпеливым кивком беря меня под руку.
– Дейзи, вы хорошеете с каждым днем. Сможете ли вы простить джентльмена за грехи его молодости?
Она посмотрела на меня с ненавистью. Я вздохнул про себя. В Мистик-Фоллз не было ни тайн, ни загадок. Все знали всех. Если мы с Розалин поженимся, наши дети будут танцевать с детьми Дейзи. У них будет один и тот же круг общения, одни и те же шутки, одни и те же споры. И этот замкнутый круг будет бесконечным.
– Эллен, удостоите ли вы меня чести показать вам внутреннее убранство? – спросил отец, желая поскорее убедиться в том, что зал украшен точно в соответствии с его подробными инструкциями. Эллен кивнула, и мы с Дейзи остались одни под бдительным присмотром служанки Эмерсонов.
– Я слышала, что Дамон вернулся. Как он? – спросила Дейзи, наконец-то соизволив заговорить со мной.
– Мисс Эмерсон, нам бы лучше пройти внутрь и поискать вашу маму, – вмешалась служанка и за руку потащила Дейзи сквозь двойные двери Гранж-Холла.
– Я с нетерпением жду встречи с Дамоном, обязательно передайте это ему! – прокричала Дейзи через плечо.
Вздохнув, я вошел в зал. Гранж-Холл, большой дом, расположенный между нашим поместьем и городом, когда-то использовался для встреч местных землевладельцев, но сейчас временно служил оружейным складом. Стены зала были увиты плющом и глицинией, в глубине висели знамена Конфедерации. С установленной в углу сцены оркестр играл бойкую версию «Славного Голубого флага» , и по меньшей мере пятьдесят пар уже кружились в танце со стаканами пунша в руках. Отец явно не пожалел денег, и было понятно, что это не просто обед в честь Конфедерации.
Я снова вздохнул и пошел за пуншем.
Не пройдя и пяти шагов, я почувствовал, как чья-то рука хлопнула меня по спине. Я обернулся, готовый выдать новую натянутую улыбку и принять очередные неуклюжие поздравления, которые уже текли ручьем. Что толку устраивать торжественный обед, чтобы объявить о помолвке, если о ней и так все знают, с горечью думал я.
Я обернулся и, увидев прямо перед собой мистера Картрайта, сразу постарался придать своему лицу взволнованное выражение.
– Стефан, мой мальчик! Вы сегодня герой дня! – сказал мистер Картрайт, предлагая мне стакан виски.
– Благодарю вас, сэр, за оказанную честь стать спутником вашей дочери, – заученно ответил я, делая самый крохотный глоток из всех возможных. После вечера, проведенного с Дамоном в таверне, я проснулся с жестокой головной болью и весь день провел в постели с холодным компрессом на лбу, в то время как на Дамона виски, казалось, не оказало никакого действия. Я слышал, как он гонялся за Катериной по лабиринту на заднем дворе, и их смех, как кинжалом, пронзал мне мозг.
– К вашему удовольствию. Знаю, что это выгодная сделка: минимальный риск и большие возможности для развития.
– Спасибо, сэр. Мне жаль, что так случилось с собакой.
Мистер Картрайт покачал головой.
Не говорите этого моей жене и Розалин, но я всегда ненавидел эту пакость. Не хочу сказать, что, раз ее убили, так ей и надо, но все придают этому слишком большое значение. Все эти толки о демонах, которые мы слышим в этом чертовом городе… Шепчутся о том, что город проклят. А такие разговоры приводят к тому; что люди боятся рисковать. Нервничают, когда вкладывают деньги в банк, – мистер Картрайт говорил так громко, что на нас стали оглядываться. Я нервно улыбался.
Краем глаза я видел, как хозяйничает отец, рассаживая людей за длинным столом в центре зала. Я заметил, что стол был сервирован тончайшим маминым фарфором с изображением геральдической лилии.
– Стефан, – сказал отец, хлопая меня по плечу, – ты готов? Ты взял все, что нужно?
– Да. – Я коснулся кольца в нагрудном кармане и, последовав за отцом, занял место во главе стола. Розалин стояла рядом с матерью и напряженно улыбалась своим родителям. Ее глаза, все еще красные от рыданий по бедняжке Пенни, казались еще краснее из-за ее платья – розово-го платья с оборками, которое, к тому же, было ей велико.
Как только все наши соседи расселись за столом, я понял, что два места слева от меня все еще пустуют.
– Где твой брат? – спросил отец, понизив голос.
Я посмотрел на двери. Оркестр еще играл, и в атмосфере чувствовалось ожидание. Наконец, двери с шумом распахнулись, и вошли Дамон и Катерина. Вместе.
Это нечестно, в ярости думал я. Дамону можно вести себя по-мальчишески, можно продолжать флиртовать и пьянствовать, как ни в чем не бывало. Я же всегда поступал правильно и ответственно, а сейчас чувствовал себя так, будто меня за это наказывают, заставляя стать мужчиной.
Такая вспышка злости удивила даже меня самого. Охваченный чувством вины, я попытался взять себя в руки, одним глотком осушив бокал вина. В конце концов, нельзя же было ожидать, что Катерина придет на обед одна! А Дамон просто проявил галантность, как примерный старший брат. Кроме того, у них не было будущего. Браки, по крайней мере в нашем кругу, мог-ли быть одобрены только как слияние двух семей. А что, кроме красоты, могла предложить Ка-терина, будучи сиротой? Отец ни за что не позволил бы мне жениться на ней, а значит, не позволит и Дамону. И даже такой человек, как Дамон, никогда не пойдет на то, чтобы жениться на ком-нибудь без одобрения отца. Я прав?
Однако я никак не мог отвести взгляд от руки Дамона, обвивающей тонкую талию Катери-ны. На этот раз девушка надела зеленое муслиновое платье с пышным кринолином, тихо шелестевшее, пока они с Дамоном шли к двум пустовавшим местам в центре стола. На ее шее сверкало голубое ожерелье. Устраиваясь на своем месте рядом со мной, Катерина подмигнула и слегка задела меня бедром, отчего я неловко заерзал.
– Дамон, – отец коротко кивнул, когда тот уселся слева от него.
– Итак, вы полагаете, что к зиме армия дойдет до Джорджии? – громко спросил я у Ионы Палмера, только потому, что не рискнул заговорить с Катериной. Услышав ее музыкальный голос, я могу растерять всю свою решимость и не сделать предложение Розалин.
– Меня не волнует Джорджия. Меня волнует то, как объединить силы правопорядка и ре-шить все проблемы здесь, в Мистик-Фоллз. Мы не станем более терпеть эти нападения, – громогласно заявил Иона, городской ветеринар, тренировавший местный отряд добровольцев, и ударил кулаком по столу с такой силой, что задребезжал фарфор.
Как раз в эту минуту в зал вошли многочисленные слуги, неся блюда из фазана. Я взял было серебряную вилку, но лишь разбросал дичь по тарелке; аппетит начисто отсутствовал. Вокруг меня текли обычные для таких обедов разговоры: о войне, о том, что мы можем сделать для наших солдат, о предстоящих обедах, барбекю и церковных собраниях. Катерина через стол сосредоточенно кивала Онории Фелл, и я вдруг почувствовал, что завидую этой седеющей завитой матроне. Она могла делать то, чего я сам отчаянно желал: разговаривать с Катериной один на один.
– Ты готов, сын? – Отец ткнул меня локтем в бок, и я заметил, что все уже доели. Налили еще вина, и оркестр, сделавший перерыв на время трапезы, снова заиграл в углу. Настал момент, которого все ждали: все знали, что будет объявлено о помолвке, а значит, за этим последует празднование и танцы. Так всегда происходило на подобных торжествах в Мистик-Фоллз. Но никогда прежде я не был в центре внимания. Словно по сигналу, Онория наклонилась в мою сторону, а Дамон ободряюще улыбнулся. Чувствуя, как к желудку подступает тошнота, я глубоко вдохнул и постучал ножом по хрустальному бокалу. В зале немедленно воцарилась тишина, и даже слуги остановились на полпути и уставились на меня.
Я встал, сделал большой глоток вина для храбрости и прочистил горло.
– Я… э… – начал я низким, напряженным голосом, который и сам не узнал. – Я хочу сделать объявление. – Уголком глаза я увидел, как отец хватается за бокал с шампанским, готовый вскочить и произнести тост. Я взглянул на Катерину. Она смотрела на меня, глаза в глаза. Я от-вел взгляд и так сильно сжал бокал, что он чуть не лопнул. – Розалин, я прошу вашей руки. Вы окажете мне честь быть вашим мужем? – поспешно проговорил я, роясь в кармане в поисках кольца. Наконец я извлек коробочку и встал на колени перед Розалин, пристально глядя в ее во-дянистые голубые глаза.
– Это вам, – хрипло сказал я, со щелчком открывая крышку и протягивая ей кольцо.
Розалин завизжала, и в зале послышались жидкие аплодисменты. Кто-то похлопал меня по спине, я обернулся и увидел ухмыляющегося Дамона. Катерина вежливо аплодировала с непо-нятным выражением лица.
– Вот. – Я взял тонкую белую руку Розалин и надел кольцо ей на палец. Оно было велико, и изумруд скособочился к мизинцу. Розалин выглядела ребенком, примеряющим мамины украшения. Но ее, казалось, совсем не беспокоило, что кольцо не подходит. Напротив, она вытянула руку, любуясь, как бриллианты отражают свет от свечей на столе. Вокруг нас сразу же началась толкотня из-за женщин, воркующих над кольцом.
– Это надо отпраздновать! – прокричал отец на другом конце стола. – Сигары всем! Стефан, сынок, иди сюда! Ты сделал меня счастливым отцом!
Я кивнул и на трясущихся ногах направился к нему. Всю свою жизнь я стремился заслужить одобрение отца, и в том, что сейчас происходило, мне виделась ирония судьбы: сделав его счастливейшим из людей, я почувствовал себя мертвым.
– Катерина, вы потанцуете со мной? – расслышал я голос Дамона сквозь грохот отодвигаемых стульев и звон посуды. И замер в ожидании ответа.
Катерина подняла глаза, бросив хитрый взгляд в мою сторону. Она долго смотрела на меня. Дикое желание сорвать кольцо с пальца Розалин и украсить им бледную руку Катерины почти победило меня. Но отец увлек меня за собой, и, прежде чем я смог опомниться, Дамон схватил Катерину за руку и повел ее танцевать.

8.

Я не знаю, сколько времени мы были в комнате вдвоем. В углу отсчитывали минуты де-душкины часы, но я замечал лишь то, как ритмично дышит Катерина, как падает свет на ее впа-лую щеку, как шелестят страницы просматриваемой нами книги. В глубине души я осознавал, что должен уйти, и поскорее, но, представив себе музыку, танцы, тарелки с жареной курицей и Розалин, я буквально лишался способности двигаться.
– Вы не читаете! – вдруг сказала Катерина, отрываясь от «Тайн Мистик-Фоллз».
– Да, я не читаю. Почему же? Вы так расстроены? – Катерина встала и протянула тонкие руки вверх, чтобы вернуть книгу обратно на полку. Она поставила ее не на старое место, а рядом с отцовскими справочниками по мировой географии.
– Сюда, – пробормотал я, подойдя сзади, чтобы взять книгу и поставить ее на прежнее ме-сто на верхней полке. Меня тотчас же окружил запах имбиря и лимона, вызывая слабость и го-ловокружение.
Катерина обернулась ко мне. Наши губы оказались в нескольких дюймах друг от друга, и внезапно ее запах показался мне почти невыносимым. Умом я понимал, что поступаю непра-вильно, но сердце мое кричало, что я никогда не стану самим собой, если не поцелую Катерину. Закрыв глаза, я потянулся к ней, и наши губы соприкоснулись.
В тот же миг я почувствовал, что все в моей жизни встало на свои места. Я увидел, как бо-сая Катерина бежит по полю за гостевым домиком, как я ее догоняю, а наш маленький сын сидит у меня на плече.
Внезапно в моем сознании всплыл непрошеный образ Пенни, собачки с разорванным гор-лом. Я в ужасе отпрянул, будто пораженный молнией. Бормоча извинения, я наклонился и спо-ткнулся о маленький столик, заваленный отцовскими книгами. Они упали на пол, восточный ковер приглушил звук падения. Во рту у меня был привкус железа. Что я наделал? Что, если бы сюда вошел отец, намереваясь открыть хьюмидор  и выкурить по сигаре с мистером Картрай-том? Меня охватили смятение и ужас.
– Я должен… я должен идти. Я должен найти свою невесту. – Даже не взглянув на Катери-ну и не увидев ошеломленного выражения, которое, должно быть, появилось у нее на лице, я выбежал из кабинета и помчался через пустую оранжерею в сад.
Сумерки только начинали сгущаться. Матери с маленькими детьми и осторожные гуляки, опасавшиеся нападений диких зверей, рассаживались по каретам. Настало то время, когда нали-вают ликер, оркестр играет громче, а девушки старательно вальсируют, изо всех сил пытаясь привлечь внимание какого-нибудь солдатика из ближайшего лагеря. Я почувствовал, что мое дыхание успокаивается. Никто не догадался о том, где я был, и тем более о том, что я делал.
Я намеренно прошел в центр зала, будто бы для того чтобы наполнить очередной стакан в баре. Я увидел, что Дамон сидит на веранде вместе с другими солдатами, разыгрывая партию в покер. Там же громко разговаривали и хихикали пять девушек, втиснувшиеся на качели. Отец с мистером Картрайтом направлялись к лабиринту со стаканами виски в руке. Их оживленная жестикуляция не оставляла сомнений в том, что идет разговор о выгоде от слияния семейств Картрайтов и Сальваторе.
– Стефан! – Кто-то хлопнул меня по спине. – А мы все гадаем, где же наши виновники торжества. Никакого уважения к старшим! – весело проговорил Роберт.
– Розалин все еще нет? – спросил я.
Вы же знаете, как это бывает у девушек. Они должны выглядеть безукоризненно, особенно если празднуют помолвку, – сказал Роберт.
Его слова звучали убедительно, однако я почувствовал необъяснимую дрожь страха в по-звоночнике.
Было ли дело во мне или причиной стало солнце, садившееся слишком быстро? За те пять минут, что я пробыл в доме, гости на лужайке превратились в темные силуэты, и я уже не мог различить Дамона среди других людей, сидевших в глубине веранды.
Покинув Роберта, я пробрался мимо многочисленных гостей к выходу. Странно, когда де-вушка не является на вечеринку в свою честь. Что, если она случайно зашла в дом и увидела…
Но это невозможно! Дверь была закрыта, окна занавешены. Я поспешил к пруду, где слуги организовали собственную вечеринку, чтобы узнать, там ли кучер Розалин.
Луна отражалась в воде, отбрасывая на скалы и окрестные ивы неестественный зеленова-тый отблеск. Трава была влажной от росы и все еще притоптанной с тех пор, как мы с Дамоном играли здесь в футбол. Передвигаясь по колено в тумане, я пожалел, что не сменил бальные туф-ли на сапоги.
Я прищурился. На земле, у подножия ивы, на которую мы с Дамоном любили забираться в детстве, лежало что-то темное, похожее на большой изогнутый корень. Только я не помнил на этом месте никакого корня. Я присмотрелся повнимательней. На какое-то мгновение я решил, что вижу переплетенные тела любовников, скрывавшихся от любопытных глаз, и через силу улыбнулся. Хоть кто-то смог обрести любовь на этой вечеринке!
В эту минуту облака разошлись, лунный свет озарил дерево – и нечто, лежавшее под ним. В глубочайшем потрясении я понял, что это нечто не было обнявшейся парочкой любовников. Под деревом лежала моя невеста Розалин с разорванным горлом; ее полуоткрытые глаза глядели вверх, сквозь ивовые ветви, будто доверяя свой секрет Вселенной, к которой она уже не принад-лежала.

10.

4 сентября 1864 года
Полночь. Слишком поздно, чтобы ложиться спать, слишком рано, чтобы просыпаться. Нa тумбочке горит свеча, колеблющиеся тени предвещают дурное… Меня посещают призраки. смогу ли я когда-нибудь простить себя зa то, что нашел Розалин слишком позднo? И почету та, которую я поклялся забыть, все еще живет в моей думе?
Серди, е мое тяжело бьется Корделия всегда где-то неподалеку, приносит напитки, травяные порошки и лепешки. Я принимаю их, как ребенок, который хочет выздороветь. Отеи, с Дамоном смотрят на меня, когда думают, что я сплю. Догадываются ли они о моих ночных кошмарах?
Я думал, что женитьба хуже смерти. Я ошибался. Я так часто ошибался, слишком час-то, и теперь мне остается только молиться о прощении и надеяться, что когда-нибудь, где-нибудь я смогу призвать все силы из глубины своего естества, чтобы снова твердо встать на путь правды. Я сделаю это. Я должен. Ради Розалин.
И вместо нее.
Сейчас я погашу свечу и буду надеяться, что сон, подобно сну смертному, тотчас поглотит меня…

– Стефан! Пора вставать! – прокричал отец, хлопая дверью спальни.
– Что? – Я попытался сесть, не зная, который сейчас час, какой день и сколько времени прошло со смерти Розалин. Дни сменялись ночами, а я так ни разу и не смог уснуть по-настоящему, лишь забывался в ужасающих кошмарах. Я не ел ничего, кроме той стряпни, что приносила мне в комнату Корделия. Она кормила меня с ложечки, чтобы убедиться, что все съе-дено. Корделия готовила жареную курицу, и окру, и густое пюре, которое она называла блюдом страдальца, и обещала, что оно обязательно поможет.
– Давай же, – нетерпеливо сказал отец, когда Альфред принес белую рубашку из хлопка и черный двубортный костюм. Я побледнел. Это был тот самый костюм, который я должен был надеть на свадьбу, и церковь, в которой будут отпевать Розалин, – та самая, в которой должны были скрепить наш союз. Тем не менее через час мне удалось переодеться в костюм, побриться с помощью Альфреда (мои руки все еще тряслись) и приготовиться к тому, что я должен сделать.
Не поднимая глаз, я шел следом за отцом и братом к экипажу. Отец сел впереди, рядом с Альфредом, мы с Дамоном устроились сзади.
– Как ты, братишка? – спросил Дамон под знакомое цоканье копыт Дюка и Джейка, кото-рые везли нас вниз по дороге Виллоу Крик к церкви.
– Не очень хорошо, – сухо ответил я, чувствуя ком в горле.
Дамон положил руку мне на плечо. Трещали сороки, жужжали пчелы, солнце бросало зо-лотистый отблеск на деревья. В экипаже пахло имбирем, и я чувствовал, как мой желудок пере-ворачивается. Этот запах вызывал во мне чувство вины за желание обладать женщиной, которая не должна была – и никогда не смогла бы – стать моей женой.
– Первая смерть, которую ты видишь, меняет тебя самого, – сказал наконец Дамон, когда экипаж уже подъехал к белой деревянной церкви. Звонили колокола, все заведения в городе бы-ли закрыты. – Но бывает, что эти перемены к лучшему.
– Бывает, – проговорил я, выходя из кареты. Хоть и не представлял себе, как такое может быть.
Мы подходили к дверям, когда в церковь, прихрамывая, вошел доктор Джейнс, с тростью в одной руке и флягой виски в другой. Перл и Анна сидели вместе, за ними сел Джонатан Гилберт, поставив локти на спинку скамьи Перл, всего в нескольких дюймах от ее плеча.
Шериф Форбс восседал на своем обычном месте во втором ряду и не сводил глаз со стайки нарумяненных женщин из таверны, которые тоже пришли отдать Розалин последнюю дань. Среди них была и Элис, барменша, она стояла с краю, обмахиваясь шелковым веером.
Кэлвин Бейли, органист, исполнял «Реквием» Моцарта, но, казалось, фальшивил в каждом аккорде. На передней скамье, глядя прямо перед собой, сидел мистер Картрайт; миссис Картрайт рядом с ним рыдала и поминутно сморкалась в шелковый носовой платок. Перед алтарем стоял закрытый дубовый гроб, утопавший в цветах. Я молча подошел к нему и встал на колени.
– Прости меня, – шептал я, прикасаясь к гробу, холодному и жесткому на ощупь. Помимо моей воли в голове пронеслась череда воспоминаний: Розалин, хихикающая над своим новым щенком, Розалин, весело щебечущая о букетах для свадьбы, Розалин, тайно целующая меня в щеку в конце одного из визитов, рискуя вызвать гнев служанки. Я отвел руки от гроба и сложил их вместе, как в молитве.
– Надеюсь, что вы с Пенни встретились в раю. – Я наклонился и слегка коснулся гроба гу-бами. Я хотел, чтобы Розалин, где бы она ни была сейчас, знала: я старался полюбить ее. – Про-щай.
Я собрался было занять свое место, но замер: прямо позади меня стояла Катерина. На ней было темно-синее хлопковое платье, резко выделявшееся на фоне царившего в церкви черного траурного крепа.
– Соболезную вашей утрате, – сказала Катерина, касаясь моей руки. Я отступил и убрал руку. Как смеет она так фамильярно прикасаться ко мне на людях? Разве она не понимает, что, если бы мы не были так сильно увлечены друг другом во время барбекю, трагедии могло бы не произойти?
В ее глазах я заметил обеспокоенность.
– Поверьте, я знаю, как вам тяжело, – сказала она. – Дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится.
Меня тотчас же накрыло волной стыда: как мог я предположить, что ею движет что-либо, кроме сочувствия? В конце концов, ее родители умерли, а она была всего лишь молоденькой девушкой, протягивающей мне руку с предложением помощи. Она выглядела такой печальной, что на один короткий миг я почувствовал искушение пересечь проход между рядами и утешить ее.
– Благодарю вас, – вместо этого сказал я и, задержав дыхание, вернулся на скамью. Я сел рядом с Дамоном, который набожно скрестил руки над Библией. От меня не укрылось мимолетное движение его глаз, когда Катерина ненадолго опустилась на колени у гроба. Проследив за его взглядом, я заметил, что несколько завитков выбились из-под ее шляпки и обвились вокруг вычурной застежки голубого ожерелья.
Спустя несколько минут «Реквием» закончился, и к кафедре шагнул пастор Коллинз.
Мы собрались здесь, чтобы почтить память о жизни, оборвавшейся слишком рано. Зло по-селилось среди нас, и мы не только оплакиваем эту кончину, но и черпаем в ней силы… – нараспев проповедовал он. Я украдкой посмотрел через проход на Катерину. Она сидела рядом со служанкой Эмили по одну сторону и с Перл – по другую. Ее руки были молитвенно сложены. Она слегка обернулась, словно желая взглянуть на меня. Я заставил себя отвернуться, прежде чем наши взгляды встретятся. Я не обесчещу Розалин мыслями о Катерине.
Я смотрел на грубо обработанный, прошитый железными скобами свод церкви. Прости меня, думал я, посылая сообщение вверх в надежде, что Розалин, где бы она ни была, услышит его.

12.

Нe знаю, был ли тому причиной свежий воздух или принесенные Эмили цветы, но я бес-пробудно проспал всю ночь. На следующее утро меня разбудил яркий солнечный свет в спальне, и впервые со дня смерти Розалин я даже не притронулся к напитку, оставленному Корделией на тумбочке. Из кухни доносились запахи яиц и корицы, с улицы слышалось фырканье лошадей, которых запрягал Альфред. На секунду меня охватило радостное предвкушение и робкое чувство возможности счастья.
– Стефан! – громко позвал из-за двери отец, трижды ударив по ней тростью или кнутови-щем. В этот миг я вспомнил все, что произошло за последнюю неделю, и ко мне вернулась прежняя тоска.
Я молчал, надеясь, что он просто уйдет Но вместо этого он распахнул дверь, одетый в брю-ки для верховой езды, с кнутовищем в руку, улыбкой на лице и фиалкой в петлице. В цветке не было ни красоты, ни аромата; он походил на одно из тех растений, которая Корделия собирала у домика для прислуги.
– Мы едим кататься, – объявил отец, распахивая ставни. Я прикрыл глаза от солнца. Неу-жели мир всегда был таким ярким? – В этой комнате нужно убраться, а тебе, мой мальчик, нуж-но солнце.
– Но я должен продолжать занятия, – возразил я, вяло указав рукой на раскрытой томик «Макбета» на рабочем столе.
Отец взял книгу и решительно захлопнул ее.
– Мне нужно поговорить с тобой и Дамоном вдали от любопытных ушей, – он подозри-тельно оглядел комнату. Я проследовал за его взглядом, но не заметил ничего, кроме горы неуб-ранной Корделией грязной посуды.
Словно по команде, в комнату зашел Дамон, одетый в бриджи горчичного цвета и серый китель солдата Конфедерации.
– Отец! – Дамон закатил глаза. – Только не говори мне, что нас снова ждет этот разговор о нечистой силе.
– Это не вздор! – рявкнул отец. – Стефан, я жду вас с братом в конюшне, – разворачиваясь и выходя из комнаты. Дамон кивнул и пошел следом за ним, а я остался, чтобы переодеться.
Я натянул костюм для верховой езды – серый жилет и коричневые бриджи – и вздохнул. Я не был уверен, что достаточно окреп для конной прогулки и для того, чтобы выдерживать не-скончаемые споры отца с братом. Открыв дверь, я увидел, что Дамон ждет меня у подножия изо-гнутой лестницы.
– Тебе уже лучше, братишка? – спросил Дамон, когда мы, выйдя из дома, пересекали лу-жайку.
Я кивнул, несмотря на то что как раз смотрел на то место под ивой, где я нашел Розалин. Высокая ярко-зеленая трава, белки, мечущиеся по искривленному стволу, чирикающие воро-бьи… Пышные ветви плакучей ивы были полны жизни. Ничто не напоминало о том, что здесь произошло.
Добравшись до конюшни, я с облегчением вдохнул хорошо знакомый и так любимый мною запах ухоженной кожи и опилок.
– Здравствуй, моя девочка, – прошептал я в бархатное ушко Мезанотт. Она благодарно за-ржала. Ее шкурка казалась даже более гладкой и шелковистой, чем раньше, когда я чистил ее в последний раз. – Извини, что не заходил, но, кажется, мой брат хорошо заботился о тебе.
– Вообще-то, это Катерина наводила лоск в ущерб своим собственным лошадям. – Дамон с довольным видом улыбался, указывая подбородком на двух угольно-черных кобыл в углу. И правда, они перебирали ногами и не поднимали головы от пола, словно демонстрируя, какие они одинокие и заброшенные.
– Ты проводил довольно много времени с Катериной, – наконец сказал я. Это было утвер-ждение, а не вопрос. Конечно, проводил. Я был уверен, что он близко знал многих женщин, особенно после года службы в войсках Конфедерации. Он рассказывал мне несколько историй о женщинах, которых встречал в больших городах вроде Атланты и Лексингтона, и эти истории заставляли меня краснеть. Интересно, знал ли он Катерину настолько близко?
– Да, – сказал Дамон, перебрасывая ногу через спину своего коня, Джейка. Он не стал вда-ваться в подробности.
– Готовы, парни? – окликнул нас отец. Его лошадь уже нетерпеливо перебирала ногами. Я кивнул, пристраиваясь позади отца и брата, и мы направились к мосту Викери, находившемуся в противоположной части наших владений. Переехав мост, мы углубились в лес. Я с облегчением прикрыл глаза. Солнечный свет был слишком ярким, и мне гораздо больше по душе были темные тени деревьев. Лес встретил нас прохладой; не смотря на то что в последнее время не было дождей, землю покрывала влажная листва. Кроны деревьев были такими густыми, что над ними виднелись лишь клочки голубого неба. Время от времени я слышал, как в кустах копошился енот или барсук. Я отгонял от себя мысли о том, что эти звуки мог издавать хищник, напавший на Розалин.
Мы все дальше забирались в лес, пока не оказались на поляне. Здесь отец внезапно остано-вился и привязал свою лошадь к березе. Последовав его примеру, я тоже привязал Мезанотт к дереву и посмотрел вокруг. Поляна была обозначена лежащими по неровному кругу камнями, деревья над ними будто бы расступились, образовав естественное окно в небо. Я не был в этом месте очень давно, с тех пор, как уехал Дамон. Мальчишками мы любили здесь играть в запре-щенные карточные игры с другими ребятами из города. Все знали, что эта поляна – место, где парни играют в азартные игры, девчонки сплетничают и все делятся своими секретами. Если отец действительно хотел сохранить наш разговор в тайне, лучше бы он позвал нас в таверну.
– Мы в беде, – начал отец без предисловий, глядя в небо. Я тоже посмотрел вверх, ожидая увидеть приближающуюся летнюю грозу, но небо было ясным и голубым, оно в очередной раз напомнило мне безжизненные глаза Розалин.
– Это не так, отец, – хрипло сказал Дамон. – Знаешь, кто действительно в беде? Солдаты, сражающиеся в этой Богом забытой войне. Проблема в войне, и еще в твоем постоянном стрем-лении всему противоречить. – Дамон в ярости топнул ногой так похоже на то, как это делала Мезанотт, что я едва удержался от смеха.
– Не перебивай меня! – закричал отец, потрясая кулаком перед Дамоном.
Я смотрел то на одного, то на другого, вертя головой, как на теннисном матче. Дамон воз-вышался над поникшими плечами отца, и я впервые осознал, что отец стареет.
Дамон упер руки в бока.
– Хорошо, поговорим. Послушаем, что ты скажешь.
Я ожидал, что отец начнет кричать, но он молча подошел к одному из камней и опустился на него; когда он садился, его колени хрустнули.
– Знаете, почему я уехал из Италии? Я сделал это ради своих будущих детей, ради вас. Я всегда хотел, чтобы мои сыновья выросли, женились и родили детей на земле, которой я владею и которую люблю. И я действительно люблю эту землю и не собираюсь сложа руки ждать, когда ее уничтожат демоны, – говорил отец, отчаянно жестикулируя. Я отступил на шаг, а Мезанотт протяжно и жалобно заржала. – Демоны, – повторил он, стараясь нас убедить.
– Демоны? – фыркнул Дамон. – Это больше похоже на крупных собак. Разве ты не понимаешь, что подобные разговоры приведут к тому, что ты потеряешь все? Ты говоришь, что хочешь для нас хорошей жизни, но ты всегда решаешь за нас, как нам жить. Ты заставил меня пойти на войну, Стефана заставил обручиться, а сейчас заставляешь нас обоих поверить в твои сказки, – Дамон сорвался на крик.
Я виновато посмотрел на отца. Я не хотел, чтобы он знал, что я не любил Розалин. Но отец на меня и не глянул. Он был слишком занят, испепеляя взглядом Дамона.
– Я всегда хотел для своих мальчиков только самого лучшего. Я знаю, с чем мы столкну-лись, и у меня нет времени на то, чтобы выслушивать ваши ребяческие доводы. И сейчас я не рассказываю сказок, – отец перевел взгляд на меня, и я заставил себя посмотреть в его темные глаза. – Пожалуйста, поймите. Демоны среди нас. Они существовали и в Старом Свете. Они хо-дили по той же земле, разговаривали, как люди. Но они не пили, как люди.
– Ну, если они не пьют вина, это только к добру, не так ли? – саркастически спросил Да-мон. Я замер. Помню, что после смерти мамы отец, закрывшись в своем кабинете, пил слишком много вина и виски, а потом обычно бормотал о демонах и призраках.
– Дамон! – воскликнул отец даже более резким, чем у брата, голосом. – Я проигнорирую твою дерзость. Но я не позволю, чтобы ты игнорировал меня. Послушай, Стефан, – отец повер-нулся ко мне, – ты видел, что произошло с Розалин, и это не было вызвано естественными при-чинами. Это, вопреки утверждению Дамона, не койот, – сказал он, практически выплюнув это слово. – Это un vampiro. Они жили и в Старом Свете, и теперь они здесь. Они вредят нам. Они питаются нами. И мы должны это прекратить.
– Что ты имеешь в виду? – взволнованно спросил я. Остатки слабости и головокружения исчезли, и вместо них я почувствовал страх. Мне снова вспомнилась Розалин, но на этот раз я думал не о ее глазах, а о крови на ее горле, вытекшей из двух аккуратных дырочек на боковой части шеи. Я коснулся своей шеи и почувствовал бег крови под кожей. Он все ускорялся под моими пальцами, а сердце сбивалось с ритма. Мог ли отец быть… прав?
Отец имеет в виду, что он провел слишком много времени, слушая россказни церковных кумушек. Отец, этими историями можно напугать только ребенка, причем не очень умного. Все, что ты говоришь, – бессмыслица, – Дамон сердито покачал головой и поднялся с пня, на кото-ром сидел. – Я не желаю рассиживаться здесь и слушать рассказы о призраках, – с этими сло-вами он поправил на ноге сапог с золотыми застежками и сел на коня, глядя на отца сверху вниз, как бы подзадоривая его сказать еще что-нибудь.
– Запомните мои слова, – сказал отец, подходя ко мне. – Вампиры среди нас, но они не та-кие, как мы. Они пьют кровь, для них это эликсир жизни. У них нет души, и они не умирают. Они бессмертны.
При слове «бессмертны» я задержал дыхание. Ветер поменялся, зашелестели листья. Я за-дрожал. «Вампиры», – медленно проговорил я. Однажды я уже слышал это слово, когда мы с Дамоном были еще школьниками и часто собирались с друзьями на мосту Викери, чтобы попу-гать друг друга. Один мальчик тогда рассказал нам, что видел в лесу существо, которое стояло на коленях, припав к шее оленя. Мальчик рассказывал, как он закричал, а существо повернулось к нему, и он увидел кроваво-красные глаза и кровь, капающую с длинных острых зубов. Это вампир, убежденно сказал тогда мальчик и посмотрел на нас, проверяя, удалось ли ему кого-нибудь напугать. Но из-за того, что он был бледный, тощий и плохо стрелял, мы только посмея-лись над ним и потом немилосердно его дразнили. На следующий год он с семьей переехал в Ричмонд.
– Что ж, безумный отец во власти вампиров, – сказав это, Дамон ударил Джейка по бокам и ускакал в сторону заходящего солнца. Я повернулся к отцу в ожидании гневной тирады. Но он только покачал головой.
– Ты веришь мне, сынок?
Я кивнул, хоть и не был в этом уверен. Я знал только, что за прошедшую неделю мир сильно изменился, и я очень сомневался, что вписываюсь в него.
– Хорошо, – кивнул отец. Мы уже выбрались из леса и въехали на мост. – Мы должны быть осторожны. Создается впечатление, что война разбудила вампиров. Они почуяли кровь.
Слово «кровь» эхом звучало в моей голове, когда мы миновали кладбище и ехали к пруду коротким путем через поле. Вдалеке я видел солнце, отражающееся в глади воды. Невозможно было представить, что эта зеленая холмистая долина стала прибежищем нечистой силы. Демоны, если они вообще существуют, принадлежат старому свету так же, как ветхие церкви и соборы, среди которых вырос отец. Я понимал каждое произносимое им слово, но здесь, на этом месте, они звучали так неправдоподобно!
Отец внимательно посмотрел по сторонам, чтобы удостовериться, что никто не спрятался в кустах у моста. Лошади шли мимо кладбища; в мягком солнечном свете яркие надгробия производили внушительное впечатление.
– Кровь – это то, чем они питаются. Она дает им силу.
– Но тогда… – начал я, ошеломленный свалившейся на меня информацией, – если они бес-смертны, то как же мы…
– Убьем их? – спросил отец, заканчивая мою мысль, и натянул поводья. – Есть способы. Я интересовался. Я слышал, что в Ричмонде есть священник, который может попытаться изгнать их, кроме того, люди в городе знают… некоторые вещи, – закончил он. – Джонатан Гилберт, шериф Форбс и я уже обсудили кое-какие предварительные меры.
– Если я могу что-нибудь сделать… – наконец предложил я, не зная, что сказать.
– Конечно, – резко ответил отец. – Я надеюсь, что ты станешь членом нашего комитета. Для начала я поговорил с Корделией. Она понимает толк в растениях. Она сказала, что есть тра-ва, называется вербена, – отец указал на цветок у себя в петлице. – Мы разработали план, и у нас все преимущества, потому что, хоть они и бессмертны, Господь на нашей стороне. Убей или будь убитым, ты понимаешь, о чем я, мальчик? Это война, на которую нас призвали.
Я кивнул, чувствуя на своих плечах гнет ответственности. Возможно, это было именно то, что написано мне на роду: не жениться, не идти на фронт, а сражаться с чудовищным злом. Я встретился взглядом с отцом.
– Я сделаю все, что ты скажешь, – сказал я. – Все что угодно.
Последним, что я видел перед тем, как поскакать обратно к конюшне, была усмешка на ли-це отца.
– Я знал это, сынок. Ты настоящий Сальваторе.

14.

Проснувшись на следующее утро, я вытянул руку и с разочарованием обнаружил возле себя лишь набитую гусиным пухом подушку. Только слабая вмятина на матрасе подтверждала, что все случившееся было реальностью, а не очередным горячечным сном из тех, что стали посещать меня после смерти Розалин.
Конечно, я не мог надеяться, что Катерина проведет со мной целую ночь. В гостевом домике ее ждала служанка, а слуги вообще любят поболтать. Она сама сказала мне вчера, что это будет нашим секретом, и что она не может рисковать своей репутацией. Не то чтобы это так уж сильно ее волновало, просто мы хотели иметь наш собственный, секретный мир. Я гадал, когда же она ускользнула, и вспоминал, как держал ее в своих объятиях, ощущая неведомые мне прежде тепло и легкость. Я был здоров, я был умиротворен, и Розалин стала для меня туманным воспоминанием, персонажем неприятной истории, которую я просто выбросил из головы.
Сейчас мои мысли была полны Катериной: как она задернула шторы, когда гроза швыряла градом в окна, как она позволила моим рукам исследовать свое прелестное тело… В какой-то момент, когда я ласкал ее шею, мои руки нащупали застежку голубого ожерелья с камеей, которое она всегда носила. Я хотел расстегнуть его, но Катерина грубо оттолкнула меня.
– Нет! – резко сказала она, и ее руки взлетели к застежке, проверяя, все ли на месте. Но за-тем, поместив амулет на прежнее место в ямочке между ключицами, она вновь осыпала меня поцелуями.
Вспомнив, каких еще тайных мест она разрешала мне касаться, я покраснел.
Спустив ноги с кровати, я прошел к умывальнику и ополоснул лицо, затем посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся. Темные круги под глазами исчезли, и перемещение из одного конца комнаты в другой больше не было для меня испытанием. Я переоделся в жилет и темно-синие бриджи и, напевая, вышел из спальни.
– Сэр? – Альфред встретил меня на лестнице. В руках у него было серебряное блюдо с моим завтраком. Я скривился от отвращения. Как мог я пролежать в кровати целую неделю, если существовал целый мир, который я мог вновь и вновь открывать с Катериной?
– Все в порядке, спасибо, Альфред, – сказал я, перепрыгнув через ступеньку. Вчерашняя гроза миновала так же быстро, как и началась. Через французское окно террасу заливал утренний солнечный свет, стол украшали свежесрезанные маргаритки. Дамон был уже здесь, он пил кофе, просматривая утреннюю ричмондскую газету.
– Привет, братишка! – Дамон приветствовал меня, салютуя чашкой кофе. – Что ж, выглядишь отлично. Это вчерашняя прогулка так на тебя подействовала?
Я кивнул и сел напротив, глядя на газетные заголовки. Армия Союза  заняла Форт-Морган. Я не смог вспомнить, где это.
– Удивляюсь, что мы еще получаем газету. Отец, кажется, не интересуется ничем, кроме историй, которые сам же сочиняет, – язвительно проговорил Дамон. Если тебе здесь настолько не нравится, почему бы тебе просто не уехать? – спросил я, ощутив внезапный прилив раздражения из-за постоянного ворчания Дамона. Наверное, было бы лучше, если бы он уехал, тогда отец не был бы таким подавленным. А мерзкий внутренний голос неслышно добавил: «И мне не пришлось бы переживать, когда вы с Катериной катаетесь на качелях на веранде».
Дамон вскинул бровь.
– Ну, я бы погрешил против истины, если бы сказал, что здесь не происходит интересных вещей, – он изогнул губы в понимающей улыбке, и мне вдруг захотелось схватить его за плечи и как следует встряхнуть.
Сила моих чувств удивила меня самого настолько, что, испугавшись, я сел в кресло и за-толкал в рот горячую булочку из наполненной доверху корзины на столе. Никогда прежде я не ревновал своего брата, а сейчас умирал от желания узнать, прокрадывалась ли когда-нибудь Катерина в его спальню. Вряд ли. Прошлой ночью она, казалось, так боялась, что кто-нибудь узна-ет о нас, что снова и снова брала с меня клятву ни единым словом, ни единым вздохом не проговориться о том, чем мы занимались.
Вошла Бетси, наша повариха, неся тарелки с овсянкой, беконом и яйцами. Желудок мой заурчал, я понял, что ужасно голоден, и начал быстро поглощать еду, упиваясь сочетанием вкуса соленых яиц и сладкого кофе. Создавалось впечатление, что я никогда не завтракал прежде, а сейчас все органы чувств внезапно проснулись. Когда я, наконец, удовлетворенно вздохнул, Дамон взглянул на меня с изумлением.
– Я знал, что все, что тебе нужно, это свежий воздух и хорошая пища, – сказал он.
И Катерина, подумал я.
– А сейчас пойдем, встряхнем это сонное царство. – Дамон нехорошо улыбнулся. – Отец в своем кабинете, занят изучением демонов. Ты знаешь, что он уже и Роберта привлек? – Дамон с отвращением потряс головой.
Я вздохнул. Конечно, я не был абсолютно уверен в правдивости историй о нечистой силе, но я достаточно уважал отца, чтобы не делать его убеждения посмешищем. Слушая Дамона, я чувствовал себя немножко предателем.
– Прости, братишка. – Дамон опять тряхнул головой, со скрипом отодвигая стул по пли-точному полу. – Я знаю, что тебе не нравится, когда мы с отцом ссоримся, – он подошел ко мне и вытащил из-под меня стул, так что я едва не упал. Встав на ноги, я изо всех сил оттолкнул его. Уже лучше! – весело выкрикнул Дамон. – Пошли! – Он выбежал через заднюю дверь, не при-держав ее, и она с грохотом захлопнулась за ним. Как ругала нас в детстве Корделия за это преступление! Я расхохотался, услышав из кухни знакомые стенания, и побежал к центру лужайки, где мы с Дамоном две недели назад перебрасывались овальным мячом.
– Сюда, братишка! Лови! – задыхаясь, прокричал Дамон, и я, развернувшись, прыгнул как раз вовремя, чтобы схватить мяч из свиной кожи. Крепко прижимая его к груди, я побежал к ко-нюшне, чувствуя, как ветер хлещет мне в лицо, но чей-то голос остановил меня.
– Эй, ребята! – На веранде гостевого домика стояла Катерина, одетая в кремовое муслиновое платье. Она выглядела совершенно невинно, и я не мог поверить, что все, случившееся прошлой ночью, не было сном. – Избавляетесь от избытка энергии?
Я послушно развернулся и пошел к веранде.
– Играем в детскую игру, – объяснил я, поспешно бросая мяч Дамону.
Катерина закинула руки, заплетая свои кудри в косу. Я вдруг испугался, что мы надоели ей с нашими ребяческими забавами, и она вышла, чтобы отчитать нас за то, что мы разбудили ее так рано. Но она только улыбнулась и села на качели.
– Хотите сыграть? – спросил Дамон со своей игровой позиции на лужайке. Он держал мяч над головой, собираясь кинуть его ей.
– Вовсе нет, – наморщила носик Катерина. – Одного раза было достаточно. Кроме того, я считаю, что людям, которым нужна компания в спорте и играх, просто не хватает воображения.
– Стефану хватает воображения, – ухмыльнулся Дамон. – Вы бы слышали, как он читает стихи, прямо как трубадур.
Бросив мяч на землю, он побежал к веранде.
– У Дамона тоже есть воображение. Вы бы видели, как изобретательно он играет в кар-ты, – поддразнил я, подходя к ступеням.
Катерина кивнула в ответ на мой поклон, не выказав ни малейшего желания поздороваться. На мгновение я отпрянул как ужаленный.
Почему она не позволила хотя бы поцеловать ей руку? Неужели прошлая ночь ничего для нее не значит?
– Я достаточно изобретателен, особенно когда у меня есть муза, – подмигнув Катерине, Дамон оттеснил меня и схватил ее за руку. Когда он поднес ее к губам, мой желудок сжался.
– Благодарю вас, – сказала Катерина. Она встала и начала спускаться по лестнице, и юбки ее скромного платья зашуршали по ступенькам. С подобранными волосами она напоминала мне ангела. Спустившись, она заговорщицки улыбнулась мне, и я наконец расслабился.
– Как здесь красиво! – Катерина раскинула руки, словно благословляя все поместье. – Вы покажете мне окрестности? – спросила она, поворачиваясь к Дамону, затем ко мне и опять к Дамону. – Я живу здесь уже больше двух недель, но едва ли видела что-нибудь, кроме своей спаль-ни и садов. Я хочу увидеть что-то новое, что-то секретное!
– У нас есть лабиринт, – тупо сказал я. Дамон ткнул меня локтем в ребра. Будто он мог предложить что-то получше!
– Я знаю, – сказала Катерина, – Дамон мне показывал.
При упоминании о том, как много времени эти двое проводили вместе в те недели, когда я был прикован к постели, мой желудок опустился. Если он показывал ей лабиринт…
Но я решил поскорее выбросить эти мысли из головы. Дамон всегда рассказывал мне о женщинах, с которыми целовался, с тех пор как в тринадцать лет поцеловал на мосту Викери Амелию Хок. Если бы он поцеловал Катерину, я бы знал об этом.
– Я бы с удовольствием посмотрела его еще раз, – Катерина захлопала в ладоши, будто я только что поведал ей чрезвычайно интересную новость. – Вы ведь не откажетесь сопровождать меня? – с надеждой спросила она, глядя на нас обоих.
– Разумеется, – хором ответили мы.
– Чудесно! Я должна предупредить Эмили, – Катерина бросилась в дом, оставив нас стоять по обе стороны лестницы.
– Она истинная женщина, не так ли? – сказал Дамон.
– Да, – коротко ответил я, и прежде, чем я смог что-либо добавить, Катерина уже сбегала вниз по ступенькам, держа в руке зонтик от солнца.
– Я готова к приключениям! – воскликнула она, протягивая мне зонтик. Я перевесил его за крючок через руку, Катерина же взяла под руку Дамона. Я шел в нескольких футах позади и наблюдал, с какой непосредственностью их бедра ударялись друг о друга, как будто она была ему просто младшей сестрой. Я расслабился. В этом все дело. У Дамона всегда была потребность защищать, и сейчас он всего лишь играл роль старшего брата Катерины, в чем она, собственно, и нуждалась.
Насвистывая, я шел за ними. У нас был небольшой лабиринт в саду перед домом, но на-стоящий обширный лабиринт находился в дальнем углу поместья. Отец построил его на месте топкого болота, чтобы произвести впечатление на маму. Она была страстной садовницей и всегда сожалела о том, что цветы, которые цвели в ее родной Франции, не приживались на твердой почве Виргинии. Однако на этом участке всегда благоухали розы и клематисы, и, если какая-нибудь влюбленная парочка желала уединиться во время вечеринки в Веритас, она первым де-лом шла сюда. У слуг были свои суеверия: они считали, что ребенок, зачатый в лабиринте, будет благословлен на всю жизнь, что если вы поцелуете свою возлюбленную в центре лабиринта, то всегда будете вместе, а если вы солжете в его стенах, то будете навеки прокляты. Сегодня лабиринт производил почти мистическое впечатление: ограда, обвитая виноградной лозой, создавала густую тень, не пропуская солнечный свет, и казалось, что мы трое находились в зачарованном мире, вдали от войны и смерти.
– Здесь даже лучше, чем мне раньше казалось! – воскликнула Катерина и пояснила: – Как в сказке, как в Люксембургских садах, как в Версальском дворце! – Сорвав цветок лилии, она глубоко вдохнула его аромат.
Помолчав немного, я взглянул на нее и спросил:
– Вы хотите сказать, что были в Европе? – Я чувствовал себя таким же провинциалом, как те мужланы, что жили в лачугах на противоположной стороне Мистик-Фоллз, произносили слова на свой лад и в моем возрасте имели уже по четверо или пятеро детей.
– Я везде была, – просто ответила Катерина. Она пристроила лилию за ухом. – Итак, рас-скажите мне, парни, как вы забавляетесь, когда вам не нужно производить впечатление на таинственную незнакомку, проводя экскурсию по своим владениям?
– Мы развлекаем хорошеньких молоденьких девушек с истинно южным гостеприимством, – прогнусавил Дамон с преувеличенным акцентом, всегда смешившим меня.
Катерина вознаградила его хихиканьем, и я улыбнулся. Я видел, что их дружеский флирт так же невинен, как взаимоотношения двух кузенов, и потому мог наслаждаться этой шуточной перепалкой.
– Дамон прав. До бала Основателей осталось всего несколько недель, – сказал я, и у меня сразу поднялось настроение от одной мысли, что я волен пойти на бал с кем пожелаю. Я не мог дождаться минуты, когда закружу Катерину в танце.
– И вы будете там самой красивой девушкой. Даже девушки из Ричмонда и Шарлотсвилля будут вам завидовать, – сказал Дамон.
– Правда? Что же, я думаю, все так и будет. Это не слишком грешно с моей стороны? – спросила Катерина, переводя взгляд с Дамона на меня.
– Нет, – ответил я.
– Да, – одновременно со мной произнес Дамон. – Я, со своей стороны, считаю, что многим девушкам следует признаться в греховности своей натуры. В конце концов, всем нам известно, что во взаимоотношении полов есть и темная сторона. Помнишь, как Клементина отрезала волосы Амелии? – Эти слова Дамона уже были обращены ко мне.
– Да. – Я довольно хихикнул, радуясь возможности выступить в роли рассказчика и доставить Катерине удовольствие. – Клементине показалось, что Амелия зашла слишком далеко с Мэтью Харнеттом, а так как он ей тоже нравился, она решила взять инициативу в свои руки и сделать Амелию менее привлекательной.
Катерина приложила руку к губам, изображая преувеличенную обеспокоенность.
– Я надеюсь, бедняжка Амелия пришла в себя!
– Она обручилась с каким-то солдатом, так что о ней не волнуйтесь, – сказал Дамон. – На самом деле вам вообще ни о чем не следует волноваться, вы слишком красивы для этого.
– Все же есть одна вещь, которая меня волнует. – Катерина сузила глаза. – Кто будет сопровождать меня на бал? – Покачивая зонтиком вперед-назад, она смотрела в землю, словно решая серьезную проблему. Когда она взглянула на нас обоих, мое сердце учащенно забилось. – Придумала! Давайте устроим состязание. Победитель сможет получить меня! – Бросив зонтик на землю, она выбежала из центра лабиринта.
– Братишка? – вскинул бровь Дамон.
– Готов? – Я улыбнулся в ответ, как будто это была всего лишь детская игра в догонялки. Я не хотел, чтобы Дамон знал, как быстро бьется мое сердце, и как сильно я хочу поймать Катерину.
– Вперед! – завопил Дамон. Я побежал. Работая руками и ногами, я мчался по лабиринту. Школьником я был самым резвым мальчиком в классе, с быстротой молнии исчезавшим сразу после звонка.
У меня за спиной раздался смех. Я оглянулся. Согнувшись пополам, Дамон хохотал, шлепая себя по колену. Я глотнул немного воздуха, чтобы не выглядеть запыхавшимся.
– Боишься соревноваться? – спросил я, подбежав к Дамону и стукнув его по плечу. Я хотел лишь легонько пнуть его, но получился глухой тяжелый удар.
– Сейчас начнем, братишка, – сказал Дамон, и в его голосе все еще слышался смех. Он схватил меня за плечи и с легкостью бросил на землю. Вскочив на ноги, я накинулся на него, повалил на спину и прижал его запястья к земле.
– Ты думал, что все еще можешь победить своего маленького братика? – поддразнивал я, наслаждаясь быстрой победой.
– Никто не пришел за мной. – В лабиринт с недовольной гримасой вошла Катерина. Как только она увидела нас, лежавших на земле, тяжело дышавших, ее хмурый взгляд тотчас же сменился улыбкой.
– Хорошо, я сама пришла, чтобы спасти вас обоих, – опустившись на колени, она прижалась губами сначала к щеке Дамона, затем к моей. Я выпустил руки Дамона и поднялся, стряхивая грязь с бриджей.
– Вот видите, – сказала она, протягивая Дамону руку, – все, что нужно, чтобы жизнь наладилась, – это поцелуй, хотя вам, парни, не следует быть такими жестокими друг с другом,
– Мы сражались за вас, – лениво ответил Дамон, не потрудившись даже подняться.
Но наш разговор был прерван топотом конских копыт. Спешившись, Альфред поклонился нам. То еще, наверное, было зрелище: Дамон, лежащий на земле, положив голову на руку, как будто он просто прилег отдохнуть, я, яростно пытающийся очистить брюки от травяных пятен, и Катерина, с довольным видом стоящая между нами.
– Простите за вмешательство, – сказал Альфред, – но мастер Джузеппе хочет поговорить с мастером Дамоном по срочному делу.
– Ну разумеется, отцу всегда все срочно. Готов поклясться, что у него возникла еще одна нелепая теория, которую нужно обсудить, – сказал Дамон.
Катерина подняла зонтик с земли.
– Мне тоже нужно идти. Я вся растрепана, а мне еще надо зайти в аптеку к Перл.
– Прошу вас, – Альфред жестом пригласил Дамона сесть на коня. Когда они уехали, мы с Катериной медленно побрели к гостевому домику. Я хотел было снова заговорить о бале Основателей, но так и не решился.
– Вам вовсе незачем идти со мной. Возможно, вам следует составить компанию брату, – предложила Катерина. – Ваш отец производит впечатление человека, с которым легче справиться вдвоем, – поделилась она своим наблюдением. Ее рука коснулась моей, и она взяла меня за запястье. Затем, встав на цыпочки, слегка задела губами мою щеку. – Приходите навестить меня сегодня вечером, милый Стефан. Моя комната будет открытой, – и с этими словами она бросилась бежать.
Ее бег был похож на свободный галоп жеребенка, и сердце мое неслось рядом с ней. Не оставалось сомнений: она чувствует то же, что и я. И осознание этого делало меня более живым, чем когда-либо.

16.

Одинокий крик совы – долгий, заунывный, жалобный звук – заставил меня проснуться. Пока мои глаза привыкали к тусклому свету, я чувствовал пульсирующую боль в шее сбоку, и эта боль, казалось, билась в такт с птичьим криком. Я вдруг вспомнил все – Катерину, ее открытый рот, сверкающие зубы. Сердце мое колотилось так сильно, как будто бы я умирал и рождался одновременно. Нестерпимая боль, красные глаза, черный провал мертвого сна…
Я дико оглянулся.
Катерина, прикрытая только ожерельем и простой нижней юбкой из муслина, сидела в не-скольких шагах от меня возле раковины, обтирая плечи полотенцем для рук.
– Привет, сонный Стефан, – кокетливо проговорила она.
Спустив ноги с кровати, я попытался сделать шаг, но обнаружил, что запутался в простынях.
– Твое лицо, – пролепетал я, понимая, что выгляжу сумасшедшим, безумным, как городской пьяница, с трудом выбирающийся из таверны.
Катерина продолжала водить по плечам хлопковой тканью. Лицо, что я видел у нее прошлой ночью, не было человеческим. Это было лицо, полное желания, и жажды, и других эмоций, которые я даже затрудняюсь определить. Но в предутреннем освещении Катерина выглядела даже привлекательнее обычного, она щурилась, как кошка после долгого сна.
– Катерина, – позвал я, заставляя себя смотреть ей в глаза, – кто ты?
Катерина взяла с ночного столика щетку для волос, повернулась ко мне и медленно, так, как будто в ее распоряжении было все время мира, начала расчесывать свои роскошные локоны.
– Ты же не боишься, правда? – спросила она.
Значит, она была вампиром. Кровь застыла у меня в жилах.
Я взял простыню и завернулся в нее, затем схватил с кровати брюки и натянул их, Быстро сунул ноги в ботинки, рывком надел рубашку, не заботясь о белье, все еще лежавшем на полу. Быстрее молнии Катерина подлетела ко мне и схватила за плечо.
Она была на удивление сильной, и мне пришлось резко дернуться, чтобы высвободиться из ее хватки.
– Ш-ш, ш-ш, – прошептала она, как мать, успокаивающая свое дитя.
– Нет! – закричал я, высвобождая руку. Я не позволю ей снова очаровать меня. – Ты вам-пир. Ты убила Розалин. Вы убиваете наш город. Вы – зло, которое нужно остановить.
Но, посмотрев в ее глаза, ее огромные, светящиеся глаза, казавшиеся бездонными, я осекся.
– Ты не боишься, – повторила Катерина.
Ее слова некоторое время эхом отзывались в моей голове, прежде чем окончательно посе-литься во мне. Я не знал, почему так случилось, но в глубине своего сердца я внезапно перестал бояться. Но тем не менее…
– Тем не менее ты вампир. Как мне вынести это?
– Стефан. Милый, испуганный Стефан. Все образуется, вот увидишь, – Обхватив ладоня-ми мой подбородок, она привстала на цыпочки, чтобы поцеловать меня. В солнечном свете зубы Катерины выглядели жемчужно-белыми, крошечными, ничем не напоминающими те миниатюрные кинжалы, что я видел прошлой ночью.
– Это я. Я все еще Катерина, – с улыбкой добавила она.
Я заставил себя оттолкнуть ее. Я хотел верить, что все остается по-прежнему, но…
– Ты думаешь о Розалин, не так ли? – спросила Катерина. Заметив мой испуг, она покачала головой. – Естественно, исходя из своих новых знаний обо мне, ты решил, что это я убила ее. Но уверяю тебя, я не убивала и никогда бы не смогла.
– Но… но… – начал я.
Катерина поднесла палец к моим губам.
– Ш-ш… Я ведь была с тобой в тот вечер, помнишь? Я забочусь о тебе и о тех, о ком забо-тишься ты. Я не знаю, как умерла Розалин, но именно те, кто ее убил, – в глазах Катерины про-мелькнула ярость, и я впервые заметил в них золотые крапинки, – виновны в нашей плохой ре-путации. Они пугают меня. Ты, возможно, боишься выходить из дома ночью, я же боюсь гулять днем, чтобы меня ошибочно не приняли за одно из этих чудовищ. Я, может, и вампир, но у меня есть сердце. Прошу тебя, верь мне, милый Стефан.
Шагнув в сторону, я схватился за голову. Мой разум был в смятении. Солнце только нача-ло подниматься над горизонтом, и невозможно было понять, то ли это туман скрадывал солнеч-ный свет, то ли день обещал быть пасмурным. Так же было и с Катериной. Ее прекрасная внеш-ность скрывала внутреннюю сущность, и невозможно было понять, добро она или зло. Я тяжело опустился на кровать; я не мог ни уйти, ни остаться.
– Ты должен верить мне, – Катерина, сев рядом со мной на кровати, положила руку мне на грудь, чтобы слышать биение моего сердца. – Я Катерина Пирс, не более и не менее. Я – та де-вушка, за которой ты вот уже две недели наблюдаешь часами напролет. То, в чем я тебе призна-лась, не имеет никакого значения. Это не меняет того, что чувствуешь ты, что чувствую я, что мы оба чувствуем и кем мы можем стать, – сказала она, проводя рукой от моей груди к подбо-родку. – Я права? – спросила она, и в ее голосе послышалась настойчивость. Взглянув в распах-нутые карие глаза, я понял, что она права. Иначе и быть не может.
Мое сердце все еще жаждало ее, и я хотел как-нибудь ее защитить. Потому что она не была вампиром, она была моей Катериной. Я схватил ее руки и сжал их в своих. Она выглядела такой маленькой и ранимой! Я поднес ее холодные нежные пальцы к губам и стал целовать их один за другим. Катерина глядела испуганно и недоверчиво.
– Так ты не убивала Розалин? – медленно спросил я. Но вопрос еще только слетал с моих губ, а я уже знал, что это правда, ибо иначе мое сердце просто разорвалось бы.
Покачав головой, Катерина посмотрела в окно.
– Я никогда никого не убью без крайней необходимости. Если не придется защищаться или защищать того, кого я люблю. Но в такой ситуации любой может убить, не так ли? – сказала она, негодующе вздернув подбородок. Она выглядела такой гордой и такой уязвимой, что я едва удержался, чтобы в ту же секунду не заключить ее в объятия.
– Обещай, что сохранишь мою тайну, Стефан. Обещаешь? – спросила она, заглядывая в мои глаза.
– Конечно, я обещаю, – сказал я, обращаясь скорее к себе самому, чем к ней. Я любил Катерину. Да, она была вампиром. Однако… когда это слово произносила она, оно звучало иначе. Не так, как когда его произносил мой отец. В нем не было ужаса. Оно казалось романтичным и загадочным. Должно быть, отец ошибается, а Катерину просто никто не понимает.
– Ты владеешь моей тайной, Стефан. Ты знаешь, что это значит? – спросила Катерина, забрасывая руки мне на плечи и прижимаясь щекой к моей щеке. – Vous avez mon coeur. Ты владеешь моим сердцем.
– А ты владеешь моим, – сказал я, уверенный в каждом слове.

18.

В тот вечер Дамон пригласил меня поиграть в карты со своими сослуживцами, стоявшими лагерем в Листауне, в двадцати милях от нас.
– Я могу не во всем с ними соглашаться, но, черт возьми, они здорово играют и так же здорово пьют, – сказал Дамон.
Сам того не ожидая, я согласился, стремясь избежать разговора с отцом, да и вообще любых напоминаний о вампирах. Но настали сумерки, я так и не увидел ни Катерины, ни Эмили и пожалел, что принял предложение Дамона. В моей голове все еще царила неразбериха, и мне нужна была ночь с Катериной, чтобы еще раз убедиться в том, что моя страсть вела меня в правильном направлении. Я любил ее, но практичная, разумная часть меня была очень обеспокоена неповиновением отцу.
– Готов? – спросил, подойдя к моей спальне, Дамон, облаченный в мундир Конфедерации.
Я кивнул. Отказываться было поздно.
– Отлично, – он широко улыбнулся и, громко топая, спустился по лестнице. Я с тоской по-смотрел из окна на гостевой домик, а затем последовал за ним.
– Мы едем в лагерь, – прокричал Дамон, проходя мимо отцовского кабинета.
– Стойте! – Отец вышел из кабинета в гостиную, держа в руках несколько длинных веток, покрытых крошечными фиолетовыми соцветиями, похожими на сирень. Вербена. – Возьмите это, – скомандовал он, засовывая по веточке нам в нагрудные карманы.
– Отец, это лишнее, – только и сказал Дамон, перекладывая цветок в карман брюк.
– Я дал вам свободу, сынок, и дал вам крышу над головой. А сейчас я прошу только об од-ном: сделайте это, – сказал отец и так сильно ударил себя кулаком по ладони, что сморщился от боли. Слава богу, что Дамон, такой скорый на расправу при любом проявлении слабости, не за-метил этого.
– Хорошо, отец. – Дамон легкомысленно пожал плечами и вытянул руки, будто защища-ясь, – почту за честь носить этот цветок ради тебя.
Глаза отца бешено сверкнули, но он ничего не сказал. Вместо этого он просто отломал еще одну ветку и вставил ее Дамону в карман пальто.
– Спасибо, – пробормотал я, когда очередь дошла до меня. Я благодарил не столько за цве-ток, сколько за милосердие, проявленное отцом по отношению к брату.
– Будьте осторожны, мальчики, – напутствовал отец, прежде чем удалиться обратно в ка-бинет.
Когда мы вышли, Дамон закатил глаза.
– Не стоит обращаться с ним так сурово, – пробормотал я, дрожа от ночного холодка. По-летнему теплый день перешел в прохладный осенний вечер, но туман, который вчера был по-всюду, отступил, и сквозь кристально чистый воздух можно было увидеть полную луну.
– Почему не стоит? Он же с нами суров, – фыркнул Дамон и направился к конюшне. Меза-нотт и Джейк, уже оседланные, нетерпеливо перебирали копытами. – Альфред уже все пригото-вил. Думаю, нужно поскорее убраться отсюда.
Вскочив на спину Джейка, Дамон галопом поскакал по дорожке и повернул в сторону, противоположную городу. Не меньше получаса мы ехали в молчнии. Слышен был лишь звук конских копыт, сквозь густую листву виднелась луна, и казалось, что мы скачем во сне.
Наконец ночную тишь нарушили звуки флейты, смех и редкие выстрелы. Переехав через вершину холма, мы увидели поляну. Повсюду стояли палатки, в углу играл волынщик, везде сновали люди, а у входа обосновались собаки. Создавалось впечатление, что мы прибыли на ка-кую-то загадочную тайную вечеринку.
– Джентльмены? – К нам подошли два солдата Конфедерации с ружьями наперевес. Меза-нотт отступила на несколько шагов и взволнованно заржала.
– Рядовой Дамон Сальваторе, сэр! Нахожусь в увольнении из лагеря генерала Грума в Ат-ланте.
Сразу опустив ружья, солдаты отдали нам честь.
– Прости, солдат. Мы готовимся к бою, а люди мрут как мухи, даже не выходя на поле бит-вы, – сказал высокий и шагнул вперед, чтобы приласкать Джейка.
– Да, и не от тифа, – добавил тот, что был пониже, усатый, с явным удовольствием делясь с нами информацией.
– Убийства? – коротко поинтересовался Дамон.
– Откуда вы знаете? – спросил первый боец, хватаясь за ружье. Не зная, что делать, я смот-рел в землю. Я понимал, что Дамон втравил нас в опасную ситуацию, но не знал, что предпри-нять, чтобы ее урегулировать.
– Мы с братом прибыли из Мистик-Фоллз, – сказал Дамон, показывая большим пальцем назад, словно подтверждая направление, откуда мы приехали. – Это соседний город там, за ле-сом. У нас те же проблемы. Люди говорят, это какой-то зверь.
– Что это за зверь, который интересуется только горлом и не трогает остальное тело?! – со знанием дела сказал усатый, переводя взгляд своих крошечных глаз с меня на Дамона и обратно.
– Гм… – пробормотал Дамон. Он внезапно потерял интерес к разговору и сменил тему. – Сегодня где-нибудь играют в покер по-крупному?
– Прямо здесь, на поляне, под теми дубами, – маленький солдат показал, куда ехать.
– В таком случае, хорошего вечера. И спасибо за помощь, – преувеличенно вежливо по-прощался Дамон. Мы ехали в указанном направлении, пока Дамон внезапно не остановился у небольшой группы солдат, собравшихся в кучку у костра за игрой в карты.
– Привет! Рядовой Дамон Сальваторе, нахожусь в увольнении из армии генерала Грума, – уверенно представился Дамон, спешившись и вглядевшись в освещенные огнем лица. – Это мой брат Стефан. Можно нам поучаствовать?
Один из солдат, рыжеволосый, посмотрел на более старшего товарища с рукой на перевязи, похожего на отца семейства. Тот пожал плечами и жестом пригласил нас присесть на одно из бревен, лежавших вокруг костра.
– Не вижу причин вам отказать.
Как только мы сели и сдали карты, я почувствовал прилив адреналина. Мои карты были хороши: два туза и король. Я немедленно поставил на кон несколько мятых купюр из своего кармана, заключив при этом пари с самим собой. Если я выиграю деньги, у нас с Катериной все будет прекрасно. Если же нет… я не хотел об этом думать.
– Ставки сделаны, – уверенно сказал я.
Когда партия закончилась, я не удивился, оказавшись победителем. Я сгреб деньги, акку-ратно положил их в карман и с облегчением улыбнулся, почувствовав уверенность в своей люб-ви к Катерине. Я представлял себе, что она скажет. Наверное, «Умный Стефан». «Разумный Стефан». А может, она просто засмеется, показав белые зубы, и позволит схватить себя и кру-жить, кружить по комнате…
Мы сыграли еще несколько партий, во время которых я потерял все выигранные деньги, но это уже не имело никакого значения. Проверкой была первая партия, и сейчас моя душа и мой разум были замечательно ясными.
– О чем ты думаешь? – спросил Дамон, доставая из кармана флягу. Он протянул ее мне, и я сделал долгий глоток. – Давай же, братишка, мне ты можешь рассказать, – настаивал Дамон. От-пив из фляжки, он снова передал ее мне.
Я сделал еще один, больший, глоток и задумался. Рассказать ему? Все сомнения, мучившие меня, развеялись. В конце концов, он мой брат.
– Ну, я думал о том, как сильно отличается Катерина от всех остальных девушек… – изда-лека начал я. Я понимал, что ступаю на опасную территорию, но какая-то часть меня до смерти хотела узнать, известен ли Дамону секрет Катерины. Глотнув еще виски, я прокашлялся.
– И чем же она отличается? – спросил Дамон, и его губы искривились в улыбке.
– Ну, не так чтобы очень, – проговорил я, стремительно трезвея и отчаянно желая пойти на попятный. – Просто я заметил, что она…
– Что она вампир? – перебил меня Дамон.
У меня перехватило дыхание, и я часто заморгал. Потом нервно оглянулся. Люди пили, смеялись, подсчитывали барыши.
Но Дамон сидел прямо передо мной все с той же улыбкой на губах. Я не мог понять, как он мог улыбаться. А затем в моей голове возникла новая, еще более мрачная мысль. Как он узнал, что Катерина была тем, чем была? Она рассказала ему? Или это было так же, как со мной, в туманный час перед рассветом, в постели? Я вздрогнул.
– Итак, она вампир. И что с того? Она все та же Катерина. – Повернувшись, Дамон посмотрел на меня, и в его темно-карих глазах светилась настойчивость. – А ты ничего не скажешь отцу, он уже и так полусумасшедший, – продолжал он, стуча сапогом по земле.
– Как ты узнал? – не удержался я от вопроса.
Внезапно раздался выстрел.
– Солдат убит! – кричал мальчишка в униформе, на вид лет четырнадцати, мечась от па-латки к палатке. – Солдат убит! Нападение! Все в лес!
Лицо Дамона побледнело.
– Я должен помочь. А ты, братишка, отправляйся-ка домой.
– Ты уверен? – спросил я, вдруг почувствовав страх.
Дамон коротко кивнул.
Если отец спросит, скажи, что я слишком много выпил и теперь отсыпаюсь.
Прозвучал еще один выстрел, и Дамон побежал в лес, смешавшись с людским морем.
– Уезжай! – прокричал он.
Я помчался в противоположном направлении, к быстро опустевшему лагерю. Вскочив на Меза-нотт, я вонзил пятки в ее бока и, наклонившись к бархатному ушку, шепотом заклинал ее скакать быстрее.
Стремительнее, чем когда-либо, Мезанотт промчалась через лес; переметнувшись через мост Викери, она повернула к дому, будто сама знала, как туда попасть. Вдруг она стала на дыбы и заржала. Еле удержавшись в седле, я увидел темный женский силуэт с золотисто-коричневыми волосами, под руку с другой девушкой.
Я застыл на месте. Даже в лучшие времена ни одна женщина не отважилась бы выйти из дома после наступления темноты без сопровождения мужчины. А сейчас, когда атакуют вампи-ры…
Девушка обернулась, и я увидел отразившееся в воде бледное, заостренное лицо. Катерина. Она шла с юной Анной из аптеки. Я видел только темную лозу ее кудрей, свисавшую до плеч.
– Катерина! – не слезая с лошади, закричал я так громко, как только мог. Сейчас мне уже не хотелось ее обнять; я хотел удержать ее, не дать ей сделать то, что она собиралась. Предста-вив, что я нахожу заостренную ветку и вонзаю ее в грудь Катерины, я почувствовал, как желчь поднимается к горлу.
Катерина не обернулась. Напротив, она еще крепче обняла Анну за плечи и повела ее в лес. Я сильнее ударил Мезанотт по бокам. Ветер хлестал мне в лицо, пока я отчаянно пытался их настичь.